[После 6.4.1941][884]

1 апреля[1941] Вторник. Поскольку ситуация с паспортом Маллетке никак не прояснялась, я позвонил Хевелю и поставил его в известность о том, что Маллетке должен получить не курьерский, а дипломатический паспорт. Позже Хевель перезвонил мне: Маллетке получит то, что хотел: служебный паспорт и курьерский пропуск (служебный паспорт не гарантирует дипломатического иммунитета). Столь же четко сформулированное поручение – аналогичное тому, которое М[аллетке] получил после моей беседы с фюрером 31.3. – М[инистерство] и[ностранных] д[ел] в тот же день дало одному из своих представителей. Таким образом, Маллетке опередили.

3.4. депеша Маллетке на мое имя отправлена в Берлин; одновременно и Риббентропу. Генеральный консул Фройнд[885] сообщил, что депеша была получена в Берлине не позднее 11 часов вечера.

Я эту депешу не получил. 4.4. и 5.4. я около полудня обращался в рейхсканцелярию к Хевелю, чтобы узнать подробности. 5.4. Хевель достает из сумки потрепанную машинописную копию, содержащую текст телеграммы из Югославии о переговорах Маллетке с Мачеком. В конце телеграммы сказано, что я получу от него информацию. Я истребовал от Хевеля копию и получил ее 6–го числа (после того, как началась война[886])! Если бы я случайно не поинтересовался у Хевеля в рейхсканцелярии, то М[инистерство] и[ностранных] д[ел] не сообщило бы мне вообще ничего.

Маллетке сказал, что ждет указаний. В телеграмме об этом ничего не сказано. Мне не о чем доложить фюреру, поскольку М[инистерство] и[ностранных] д[ел], в чьих руках сосредоточены средства связи, обошло меня.

5.4. в первой половине дня из Вены поступил загадочный звонок. Якобы Мачек отклонил предложения Маллетке, однако тот, в свою очередь, «полон уверенности» и направляется в Белград. Я сообщил об этом Хевелю, когда тот принес телеграмму. Я был уверен, что Маллетке уже покинул Аграм. Теперь я ежедневно спрашивал Хевеля, есть ли какие-нибудь новости. Спустя несколько дней Хевель рассказал, что пришло сообщение: дела в посольстве в Белграде идут хорошо; имя Маллетке напрямую не упоминается, однако следует полагать, что он в числе прочих – там.

М[инистерство] и[ностранных] д[ел] при этом знало, что Маллетке не покидал Аграм, о его присутствии там М[инистерству] и[ностранных] д[ел] было сообщено из Аграма по официальным каналам.

Таким образом, я не получил предназначавшуюся мне телеграмму и не был поставлен в известность о местопребывании Маллетке. Таким образом я был лишен возможности 4–го или 5–го числа получить указания от фюрера.

9.4.[19]41

Ежедневно присутствовал на обеде у фюрера. 7–го пришли первые сообщения с юго – восточного фронта: ожесточенные сражения. Фюрер заметил, что ему жаль, что приходится сражаться с греками, он все – таки не может не вспоминать о древних эллинах. Никогда на Афины не будет сброшена бомба! В связи с оценкой грандиозной выставки в Риме, посвященной эпохе императора Октавиана Августа[887], фюрер восторженно отзывался об этом Древнем Риме. По его словам, мы ненамного ушли вперед за исключением нескольких изобретений, связанных со сталью и железом. В отношении гигиены Рим опережал нас. Даже в период упадка он был великолепен; понятно, отчего молодые германцы были поражены увиденным. В конце концов, каждая эпоха порождает такого бога, который отвечает ее сущности. Сравнивая величественную голову Зевса – Юпитера с замученным Христом, начинаешь осознавать весь масштаб различий. Какой свободной и исполненной радости предстает Античность на фоне инквизиции, охоты на ведьм и сожжения еретиков. Лишь последние 200 лет людям удается вновь вздохнуть свободнее. Верно сказано (Шопенгауэр?), что Античность не знала двух зол: христианства и сифилиса. – Я указал на то, что некоторые считающиеся либеральными, но все же свободные историки кое-что смогли увидеть в правильном свете: так, Буркхардт[888] в своей работе «Век Константина Великого» описал приход христианства в Рим смело.

Фюрер еще долго говорил об этом, а также о том, что он надеется на приход новой эпохи великой культуры. После обеда я передал ему свою докладную записку № 2 по восточным вопросам. Она довольно объемная и содержит также кадровые предложения на возможный случай.

8–го фюрер сказал мне, что он прочел ее – в отношении кадрового вопроса он считает одну из предложенных кандидатур[889] недостаточно жесткой. Он хочет поговорить со мной, когда будет не так занят, а также с Ламмерсом, чтобы обсудить формулировку первого назначения. – Наступление на Балканах естественным образом угнетает фюрера. – Сегодня он был счастлив. Успехи наших войск сказочно хороши: за 3 дня продвинуться к Салоникам! Генерал Роммель[890] в Ливии тоже является постоянным предметом восхищения. Сегодня пришло донесение, что этот смелый человек взял в плен 6 генералов[891]! Если бы британцам было известно, сколь малочисленными силами Р[оммель] проводил наступление!

Фюрер считает, что англичане сделали невероятную глупость: направили войска из Африки на Балканы. Теперь эти австралийцы (по большей части, вероятно, искатели приключений) узнают, что такое вермахт. Фюрер сказал, что завтра переговорит с Ламмерсом. Я обожду, чтобы узнать, в какой форме может быть начата работа.

11.4.[19]41

Вчера у меня было обстоятельное совещание с фюрером. Он сказал, что вызвал Ламмерса в главную ставку, чтобы обсудить редакцию моего поручения. Он согласен с моей докладной запиской. Кейтелю о ней известно, однако тот ее пока не читал. Дело обстоит, по словам фюрера, так: он может давать инструкции комиссарам в Голландии и Норвегии; сейчас, при урегулировании дел в Югославии, он, опираясь на прежние знания, имеет все возможности для оценки ситуации, а вот Восток – это целый континент. Подоплека многого ему неизвестна, а потому я буду тем, кто станет вести эту работу. Кейтелю это будет только приятно. На вопрос о том, есть ли у него некий образ будущей политической структуры, фюрер ответил отрицательно. Мне тоже надлежит прибыть в главную ставку, там же будет и Геринг. Я указал на то, что есть принципиальные моменты, которые следует оговорить с Герингом, который в первую очередь заинтересован в производственных ресурсах Востока. По моему мнению, будет правильно, если он сделает меня генеральным уполномоченным на Востоке и назначит своего человека для претворения [указаний] в жизнь. Опыт, полученный в генерал – губернаторстве, должен быть учтен (в том числе в отношении роли полиции). Будет лучше, если мы изначально четко оговорим полномочия вместо того, чтобы месяц потратить на препирательства. Фюрер согласился. Я указал на тот факт, что сбор урожая на Украине начинается около 20 июня, что немаловажно для возможной операции. Фюрер несколько замялся и сказал, что события на Балканах затянули решение проблем на Вост[оке]. Я: Следует оказаться там либо до, либо после уборки урожая. Во втором случае большевикам будет проще сжечь урожай…

Фюрер сказал, что надеется, что в ближайшие 5 дней ему будет улыбаться удача. В настоящее время проходят три военных операции, вскоре должно произойти воссоединение двух группировок войск под Белградом. И потом: он надеется наконец крепко прижать англичан, пока они вновь не выпутались. Марш – бросок в сторону Олимпа (там, где находятся британцы). Было нелегко всего за несколько дней сменить план наступления армии, но на войне так случается. Непонятны все эти похвалы в адрес Шлиффена[892]. Что это за полководец, который доктринерски разрабатывает план, прячет его под замок и передает преемнику всего – навсего ключ от сейфа. Нужно было видеть, как работал Мольтке[893]! Он снова и снова все менял, переделывал. Однажды, так как в распоряжении французов была новая железная дорога, которая позволяла им за три дня перебросить свои войска к дислокации пруссаков. Он учитывал все необходимое до мелочей. Он был гением, Шлиффен же не кто иной, как доктринер. Его план, реализованный строго по инструкции, не привел бы к победе и в 1914 году.

Фюрер пригласил меня в главную ставку; поскольку я еду на Мондзее, то смогу быстро добраться до места.