6.2.[1935]

Лекка телеграфирует из Бухареста: все в порядке. Прибывает завтра, так что вскоре еду с визитом к королю Каролю.

Сегодня вечером доклад о «Первом немецком рейхе» для 5 миллионов молодых слушателей по всем радиопрограммам.

В воскресенье я был в Дюссельдорфе: «День техники». Впервые полемизировал с дурацкими «Исследованиями», направленными против моей книги. Когда обербургомистр приветствовал меня словами: «Само имя Р[озенберга] – это программа», раздались бурные аплодисменты. Наше дело пробьет себе дорогу.

11.2.[1935]

В воскресенье снова был у фюрера и передал ему служебную записку о настроениях в Англии (смотри записку[268]). Фюрер снова был полон энергии и подробно рассказал, что он сообщил Франсуа – Понсе и Фиппсу насчет лондонского коммюнике[269]. Германия отказалась от наступления на Эльзас – Лотар[ингию], это по-прежнему демилитаризованная зона, так за что ей сейчас проливать кровь на польско – русс[кой] границе! Он и не думает об этом! Если уж проливать немецкую кровь, то в ином месте.

Кроме того, с нами сейчас говорят с куда большим уважением. Геринг сказал английскому маршалу авиации: наш самолетный парк невелик, но хорош. За каждую бомбу, сброшенную на Г[ерманию], мы можем ответить своей бомбой над чужой территорией.

И еще: наш новый пулемет[270] – чудо техники. Тяжелая артиллерия – превосходит таковую у других! Я сказал фюреру, что Г[ермания] никогда не забудет того, что он сделал.

24.2.[1935]

Сегодня партия празднует 15–летний юбилей провозглашения [своей] программы[271]. После торгового праздника в Галле и праздника Шопена в Дрездене я вернулся несколько разбитым и с распухшей десной. Поэтому я не показываюсь на празднике. Но память о 24.2.1920 жива во мне как никогда – ведь лишь сейчас тот факт, что старая система была разрушена и на месте полностью разоруженной страны в течение двух лет возникла империя, которую уважают, страна, которую никто не посмеет тронуть, не подвергая себя большому риску, воспринимается как чудо. Это показал нам съезд гауляйтеров, на котором Мильх во всех подробностях говорил о юной немецкой авиации, а Геринг с законной гордостью заключил, что, если не считать России (положение в которой не вполне просматриваемо), Германия будет к осени иметь сильнейшую авиацию мира. В этот день мы впервые ощутили реальность немецкого возрождения и начало государственного восстановления немецкой чести.

Похоже, что мировоззренческая борьба принимает все более острые формы. Тошнотворный кардинал Фаульхабер[272], выступая в Мюнхене, помимо прочего плюнул ядом в мою книгу. Так как нападать на фюрера пока еще не отваживаются, то хотят опозорить его самого опасного сотрудника. Ответ не заставит себя ждать. По новым законам[273] я вообще – то могу подать на него в суд и посадить в тюрьму, но так как Фаульхабер все же человек немалого калибра, это было бы неуместно с политической точки зрения. Скорее должна быть создана атмосфера, в которой народ, если бы встречал его или ему подобных, обходил бы их стороной.

Но время для этого еще не пришло. Наоборот, дезориентированность нашего «министерства внутренних дел» препятствует любому плану по ограничению влияния Рима. Это внутренняя неуверенность, которой пользуются чиновники старой системы, передается партии и вдохновляет епископов продолжать их саботаж. Так, на последней речи Фаульхабера «случайно» присутствовал «кронпринц» Рупрехт[274]. Несколько человек затем даже прокричало ему ура. Один член «Гитлерюнда» крикнул «Хайль Гитлер» и был избит. Прямо напротив мюнхенского полицайпрезидиума!

Естественно, Германия не может нападать сразу на всех сильных мира сего. Борьба с еврейством была необходима. Когд. Рейх будет защищен с военно – политической точки зрения, травля, которую ведут евреи, постепенно утратит свою действенность. Сейчас Рим[275] наступает по всем фронтам, будучи уверен, что ведет самую суровую схватку за последние 2000 лет. Поэтому любой оплошности на официальном уровне следует избегать. Но что до моей персоны, я готов вести борьбу «неофициально» и шаг за шагом отказаться от той корректности, которую я пока сохранял. Аббат Шахляйтнер[276] недавно написал нам, что рад тому, что я не использую свое официальное положение для пропаганды моего «Мифа» в партийном «Шулюнгсбриф»[277] (я рассказал ему об этом в Нюрнберге, и это соответствовало действительности). И вот пару дней назад я слышу, что он же написал в Баден, что, мол, не стоит терзаться угрызениями совести, Розенберга скоро снимут! Какой искренний и добрый старичок!

Вот удивятся они скоро. На днях я говорил с Ширахом[278]: Г[итлер]ю[генд может ответить на римскую провокацию. Я сказал Шираху, он должен действовать показательно, но осторожно. Т. е. командиры Г[итлер]ю[генда] не должны выступать против «Рима» вообще, а последовательно зачитывать текущие нападки иезуитов и епископов и соответственно опровергать их. Итак, в следующие месяцы молодежь перейдет в наступление.

Национал – социалистические «Монатсхефте»[279] получили задание начать полемику в разделе «Критика современности». Также используя цитаты из текущих римских публикаций.

«Дер Шулюнгсбриф» достиг сейчас тиража в 1 100 000 экземпляров. В этом году на римское м[иро]воззрение пойдет систематическая атака с позиций древней истории. Я вставлю сейчас актуальные статьи о деятельности Рима и дам большую рекламу «Мифа».

Перед тем как публиковать собственный ответ, я хочу поговорить с фюрером. Ведь моя брошюра, брошюра его уполномоченного, вызовет бурю. И фюрер должен решить, пришло ли время для этого, т. е. для тяжелой артиллерийской подготовки перед последующим нападением государства. То, что оно последует, фюрер твердо держал в голове с 1919 года. На предпоследнем съезде гауляйтеров он конфиденциально подготовил нас. Он обязал гауляйтеров проверить их сотрудников с тем, чтобы, если будет принято решение, все стояли на стороне Движения и никто на стороне церкви. К чему по случаю церковных раздоров он добавил: «одна конфессия столь же плоха, как и другая».

И «протестанты» выпустили с полдюжины брошюр против меня. В целом приличные по форме, по содержанию все одинаковые и скучные. Они больше не протестуют против Рима, а находят сплошь «общие верования». Можно поинтересоваться, чего же они сразу не возвращаются в Рим! В большой хлев, из которого они по ошибке сбежали, а теперь стоят снаружи и мерзнут.

Лекка позвонил пару дней назад из Бухареста: генеральный директор (т. е. король) стоит на своем, но придает значение тому, чтобы во время моего визита определенные персоны присутствовали бы, а другие были бы за границей. Южные конкуренты (т. е. Италия) трудятся в поте лица. Но я все же удивлен, что он до сих пор не приехал, все же решимость короля, похоже, не так велика. Но королю приходится уже бороться за собственное существование, так как маршал Авареску выступил с призывом против него. С ним остаются лишь Гога, Йорга[280]. Маловато. Вопрос в том, как поведет себя армия. Если я все же должен буду ехать, я не допущу и сомнения в том, что он должен сделать выбор. Или он отворачивается от Парижа и Праги – тогда немецкая помощь. Или все остается по-старому – тогда запрет всякой экономической помощи от нас. И это в нынешнем экон[омическом] положении Румынии станет очень тяжелым ударом.