Оказалось, басмачи несколько раз пытались прорваться к станции. Их упорные атаки были понятны: на путях стояли три цистерны с водой. А вода очень нужна была банде Чюмбы, прошедшей полторы сотни километров по пескам.

Но захватить цистерны басмачам не удалось. С приходом нашего дивизиона они отказались от попыток овладеть станцией и двинулись через пески на Аму-Дарью.

Как следовало действовать нам? Наш командир связался с Ташкентом, со штабом по борьбе с басмачеством. Приказ был короток: преследовать банду до полного уничтожения. Итак, нам предстоял еще один переход через Каракумы. Пополнив запасы воды, мы вышли из Репетека. Кругом, насколько хватает глаз, простирались песчаные волны барханов. Небо было голубым, только на самом горизонте ползли странные желтоватые облачка. Я заметил, что Мавы то и дело беспокойно поглядывает на горизонт. А желтые облака росли, сливались, образуя сплошную полосу, которая становилась все шире и шире.

Сойдя с лошади, Мавы приблизился ко мне и тихо сказал:

— Нехорошо… Беда будет.

Я догадался, о какой беде говорил Мавы. Надвигалась песчаная буря.

Мы к этому времени отошли от Репетека километров на двадцать.

— Дед Садык рассказывал мне, — так же тихо продолжал Мавы, — целые караваны лежат в этих песках..

А буря неумолимо надвигалась на нас.

Последовала команда собраться по трое, с лошадьми и верблюдами. Ветер взметал огромные массы песка, стало трудно дышать.

Только к рассвету стихло. Можно было наконец перевести дыхание. Люди стряхивали с себя песок, протирали оружие.

И снова в путь. После бессонной ночи едва передвигали ноги. Солнце палило, мучила жажда. Но и в те часы думалось об одном: как можно скорее настичь и уничтожить банду.

На вторые сутки ночью мы вышли к Аму-Дарье.

А как только начало светать, прозвучал сигнал боевой тревоги. Туркмены-кочевники сообщили о появлений басмачей.

Мы ехали старой караванной дорогой вдоль берега реки.

Бандиты уничтожили на своем пути все живое. Мы видели не одно обезлюдевшее селение. В пыльных двориках валялись верблюды со вспоротыми животами, зарубленные саблями овцы и лошади…

— Смотри, живые! — вдруг услышал я негромкий голос Мавы.

У кибитки, низко склонив голову, сидели старик, девушка и парень. Рядом с ними на полосатом халате лежал труп юноши. На его лбу была вырезана пятиконечная звезда, на окровавленной одежде выделялся значок «КИМ».

— Его сын, — кивнув на старика, сказал сидевший рядом с ним парень. — Два дня как приехал из Чарджоу, учился там. Комсомолец. — Парень помолчал. — И мы тоже комсомольцы: Айна, — он провел рукой по плечу девушки, — и я, Меред…

Был уже дан сигнал сбора, когда к командиру дивизиона подошли Меред и Айна.