Словно бы в каком-то мрачном оцепенении, Старик сидел возле стола, с погасшей трубкой в зубах.

Я больше не мог бороться с усталостью. Я расстелил бурку на полу, лег и уснул.

Мне ничего не снилось. Несколько раз я просыпался и видел, что Старик все так же сидит возле стола. Несколько раз звонили из управления отряда, и Старик говорил негромко. Он не спал всю ночь. Утром он сидел на том же месте, с потухшей трубкой в зубах, и глаза его были воспалены. Я уже сказал: было похоже, что он в каком-то оцепенении.

Ночью было прохладней, но вот ночь кончилась, небо стало красным, и опять из-за гор вылезло неумолимое оранжевое солнце.

Я встал и подошел к Старику.

Он вздрогнул, потер ладонью лицо. Мне показалось, что он сильно сдал за эту ночь.

Мы вышли из помещения во двор заставы. Уже было жарко. Шофер возился у запыленного автомобиля.

— Очень плохо, — тихо сказал Старик. Я старался не глядеть на него.

Он направился к автомобилю. Он шел медленно, сутулясь и устало волоча ноги.

И вот тогда-то мы услыхали топот копыт. Нас было четверо во дворе: Старик, дежурный по заставе, шофер и я, — и все четверо сразу услыхали быстро скачущую лошадь. Мы не успели добежать до ворот, когда всадник влетел в них.

Это был сын Старика. Да, именно он, но как непохож он был на того мальчика, с которым я прощался накануне утром. Сейчас он сидел на огромном вороном жеребце — я хорошо знал этого коня. Жеребец был от пота серым. Сын Старика на полном скаку осадил его, так что конь присел на задние ноги, подняв облако пыли. И сын Старика соскочил с седла, пошел прямо к отцу. Он шел кавалерийской походкой, легко покачиваясь. Его гимнастерка была изодрана. Загорелое лицо почернело и осунулось, и какое-то новое выражение появилось на нем. Лицо стало суровым, почти мрачным, и, вместе с тем, гордая веселость была в глазах.

Он тяжело дышал, подошел к отцу и сказал отрывисто и очень громко:

— Докладывает Тарасов, начзаставы тринадцать. Я самовольно повел всех бойцов заставы, кроме одного, в направлении заставы двенадцать.

Он замолчал и облизал запекшиеся губы.

Я посмотрел на Старика. Никогда раньше я не думал, что у него может быть такой вид. Он сказал хрипло, не спуская глаз с лица молодого Тарасова:

— Ну, и что же? Что же дальше?

Его сын молчал.

— Где твои бойцы? — неистово крикнул Старик. Он мертвенно побелел и шагнул к сыну.

Его сын улыбнулся. Да, да, улыбнулся спокойно и чуть-чуть снисходительно. Он смотрел на своего отца и улыбался ему в лицо. Когда он заговорил, мы снова услышали топот копыт.

— Вот они едут, — сказал сын Старика. — Они едут с пленными. Я поймал Шайтан-бека. Я поехал вперед, чтобы скорей сообщить тебе, отец…