Забыть об империи: почему молодые украинцы не хотят дружить с Россией
Случилось чудо. Еще пяти лет не прошло с начала «русской весны» 2014 года, а мы уже начали размышлять о причинах превращения тех, кого совсем недавно называли «братьями-украинцами», во вражескую нацию. Украинцы, уже не «фашисты», как это было еще 2 года назад, но все равно для тех, кто вещает нам сегодня «русскую правду» с экранов телевидения, они, «хохлы» – уже потерянное нами племя, союзники вражеской Америки. По крайней мере, как нам говорят с экранов телевидения, уже два поколения молодых украинцев «не хотят смотреть в сторону России». А антирусскость вообще, как говорят гости передачи «Время покажет», стала «матрицей мышления» молодой Украины, восхваляющей Бандеру. Конечно, как всегда, во всем, что произошло с Украиной, виновны американцы. Они с помощью «пятой колонны» развалили СССР, «великую державу», как считают патриоты «крымнашевской» России, они и внедрили в матрицу сознания молодой Украины антироссийские настроения. Но и здесь, во всех этих уже традиционных поисках «американского заговора» есть прогресс: оказывается, как говорят нам гости передачи «Время покажет», американцы не смогли бы повернуть молодую Украину спиной к России, если бы не «имперское самосознание» при разрушенной империи, характерное для тех, кто формировал российскую политику в отношении Украины. Вся беда в том, как говорят критики «имперского самосознания» кремлевских чиновников, что они все пустили на самотек, решив, что «хохлы со своим салом и горилкой никуда от нас не денутся». Оказывается, если мы, как американцы, потратили бы миллиарды долларов на создание различного рода НКО, внедрявших бы еще с 1990-х гг. в сознание молодых украинцев любовь к России, то они смотрели бы в нашу сторону, а не в сторону Запада, как сейчас. А теперь, как считают идеологи якобы «просвещенного патриотизма», только кровь и война смогут вернуть Украину в Россию. Правда, слава богу, за исключением нескольких сумасшедших отставных генералов или архитекторов «русской весны» 2014 года, никто не призывает Путина «идти на Киев».
Но надо быть справедливым. Все-таки сегодня мы наблюдаем нечто новое, что в России бывает крайне редко, а именно желание осознать нашу собственную русскую вину за разрушение русского мира, за то, что Украина ушла от России. Сегодня достаточно смело, на мой взгляд, звучит обвинение руководства страны в «имперском самомнении», в его нежелании увидеть, что империя уже разрушена. Правда, не понятно, о вине какого руководства здесь говорится: или о вине руководства времен Ельцина, или нынешнего.
На мой взгляд, в анализе причин утраты Украины все же не хватает самого главного – желания увидеть, что американцы добились своего не только в силу нашей традиционной русской беспечности, но и в силу того, что американцы сказали этим молодым украинцам то, что они хотели услышать, в силу того, что душа украинца на самом деле всегда была открыта к соблазнам когда-то утерянного ими Запада с его «вильнощью», свободой. И с этим очевидным, неоспоримым, с тем, что люди воспринимают извне прежде всего то, что уже сидит в их душе, мы в России никак не можем согласиться. Мы в своем анализе причин ухода Украины от России никак не можем согласиться с тем, о чем, к примеру, писал Николай Ульянов, автор книги «Происхождение украинского сепаратизма» (Нью-Йорк, 1960 г.), что сердцевиной украинскости как национального сознания является именно антирусскость, что «эмбрион сепаратизма» сидел в украинской душе еще с XVII века, со времен того же Богдана Хмельницкого. Тот же Николай Ульянов в упомянутой выше книге предупреждал, что не надо связывать причину происхождения этого «эмбриона антирусскости» с происками врагов России. Тарас Шевченко, отец современного украинского национального сознания, был полонофил, смотрел на Запад, обоготворял Мицкевича не потому, что поляки платили ему злотые, а потому, что он мечтал об Украине «вильной от России», потому, что он ненавидел «москалей» и все «москальское». Но трагедия наша состоит в том, что наши твердокаменные патриоты не только ничего не знают о реальной истории русско-украинских отношений, но и не хотят знать. Они предпочитают разрушить собственную страну во имя сохранения своих твердокаменных мифов о «нерушимом духовном единстве русских и украинцев».
Все эти разговоры о коварстве США и продажности молодых украинцев, которые якобы продались врагам России за американские доллары, только заслоняют от нас ту правду, о которой писал Николай Ульянов, заслоняют от нас правду, чем на самом деле была российская, а потом советская империя и почему, как только рушится наша самодержавная политическая машина, ничего не остается от якобы существовавшего единства славянских народов России. Ведь нынешняя история ухода Украины от России очень напоминает историю создания украинской народной республики после прихода к власти в России большевиков.
Еще тогда, в начале 1990-х, когда это сумасшествие с «суверенитетом РСФСР» только начиналось, было очевидно, что если УССР выйдет из СССР, то она никогда не будет прорусской, ибо «нэзалэжность» – это прежде всего «нэзалэжность» от России, от угрозы новой Переяславской рады, а потому уже тогда было очевидно, что как только Украина станет «нэзалэжной», она сделает своим другом главного врага России, который сможет защитить ее в случае желания русских верховных правителей вернуть Киев, мать городов русских, домой. В 1918 году Украина гетмана Скоропадского выбрала другом Германию, воюющую с Россией, а независимая Украина образца 1991 года, уже спустя несколько лет после обретения независимости, стала выстраивать доверительные отношения с США. Кстати, еще в начале 1990-х гг. было очевидно, что героями уже новой Украины станут борцы за ее независимость от России. Гетманы Выговский, Мазепа – и так до Степана Бандеры. Кстати, было очевидно и то, что для оправдания выхода Украины из России в основу национальной идентичности будут положены украинские боли – боль от Екатерины II, которая в 1770 г. уравняла украинцев их в крепостнических «правах» с великороссами, боль от сталинского голодомора. А «русская весна» 2014 года добавила боль от утраты Крыма, от побед «бывших шахтеров и трактористов Донбасса». Россия не обратила внимания, что Леонид Кучма в своей книге «Почему Украина не Россия» объяснял нам, что для независимой Украины гетман Мазепа уже такой же герой, как и гетман Богдан Хмельницкий. В соответствии с этой логикой все те, кто с оружием в руках боролся за независимость Украины и с царской, и с советской Россией, становятся национальными героями новой независимой Украины. Еще во второй половине 1960-х – начале 1970-х во время командировок во Львов, в Закарпатье, я даже от комсомольских работников в минуты человеческой откровенности слышал сожаления, что Украина никогда не имела своей собственной государственности. И, прочитав несколько лет назад книгу Леонида Млечина «Степан Бандера и судьбы Украины», я понял причины подобных проукраинских настроений советских аппаратчиков Западной Украины. Оказывается, что последний бой Украинской повстанческой армии (УПА – организация, запрещенная в РФ) с отрядами КГБ состоялся всего за несколько лет до первого моего приезда во Львов, весной 1960 года. Когда мы говорим о причинах сохранения «эмбриона» украинской антирусскости даже во времена СССР, надо знать, что, как свидетельствуют архивы ЦК КПСС, за период с 1944 по 1952 годы в боях за независимую Украину с оружием в руках участвовало несколько сот тысяч человек. 150 тысяч повстанцев были убиты во время боев, 77 тысяч пришли с повинной, различного рода наказания понесли около полумиллиона человек, из них 134 тысячи были отправлены в Гулаг, более 200 тысяч жителей Западной Украины были выселены за пределы УССР.
Так что было очень много серьезных причин, которые после распада СССР подталкивали к расставанию Украины с Россией. Хотя пора знать, что на самом деле Украина никуда не уходила от России, ибо на самом деле ее душа, душа украинского народа со своим особым мировосприятием никогда целиком не принадлежала России. На эту тему до революции и после революции, в эмиграции, русские историки, филологи написали десятки книг. Души были разные не только потому, что языки были разные, украинский и белорусский языки как языки Западной Руси действительно имели много общего и сохранили многое от языка Киевской Руси. Эти языки окончательно оформились в Польско-Литовском королевстве в XV–XVII веках. И украинский и белорусский язык – это сугубо крестьянские языки. Нынешний русский язык более богат в культурном отношении, чем крестьянские языки украинцев и белорусов, но он одновременно несет в себе какое-то другое миросозерцание. Кстати, Николай Гоголь, малоросс по происхождению по линии отца, честно признавался, что душа украинская существенно отличается от души великоросса. Правда, он настаивал на том, что эти разные души обладают равным достоинством и равной человеческой ценностью. Но, к сожалению, и это тоже правда, все те в России, кто последние два десятилетия формировали нашу политику в отношении Украины, мало считались с достоинством «украинских братьев». И, как предупреждал в своих воспоминаниях русский философ В. В. Зиньковский, украинец по происхождению, бывший министром гетмана Скоропадского, больше всего отталкивает украинскую интеллигенцию от русской именно это пренебрежительно-снисходительное отношение к ним как к младшим братьям. И я думаю, что если бы мы даже потратили миллиарды долларов на воспитание молодой Украины в духе любви к России, ничего не получилось бы, ибо, как я точно знаю, у тех, кто должен был учить любви к русскости, не было уважения к украинскому народу, не было понимания, что как нация они обладают теми же правами, что и русские, что они обладают правом строить собственную национальную государственность, определять, кто является для них другом, кто врагом. Подобного отношения к украинцам как к людям, равным во всех отношениях русским, не было ни в царской России, нет его и в нынешней России. Поэтому случилось то, что должно было произойти. И на самом деле тут трудно искать виновных и невиновных. Трагедия состоит в том, что сама природа русской империи не предполагала подлинного единства славянских народов, не предполагала единства как свободного, добровольного выбора. Наверное, в рамках империи вообще невозможно слияние народных душ, тем более – слияние уже сложившейся нации в нечто единое. И трагедия состоит в том, что чем ближе народ колонии к языку народа метрополии, и чем больше они сближаются за века совместной жизни в рамках империи, тем больше у них неприязни друг к другу, взаимных обид, когда они расходятся, начинают создавать уже новые, независимые государства. Еще в 1907 году, за 10 лет до распада Российской империи, идеолог украинской «нэзалэжности» историк Михаил Грушевский, кстати, любимец Сталина, говорил, что нет в нашем русском государстве никакого единства как «внутренней, присущей самому составу государственности силе тяготения и сцепления, такого единства Российская империя до сих пор не имела: подневольное существование, охраняемое армией штыков /…/, – какое же это единство». Но ведь в других случаях, как это было при распаде английской, французской империй, народы, которые приобрели государственную независимость, все-таки смотрели и продолжают смотреть в сторону бывшей метрополии. А народы уже советской империи не хотят смотреть в нашу сторону. И здесь обнаруживается главная правда Российской империи, объясняющая не только, почему христианские народы стремились покинуть общероссийский дом, но и быть как можно дальше от него. Дело в том, что Российская империя была уникальной, в ней народ метрополии, государственно-образующий этнос, великороссы жили беднее всех, были самыми безграмотными, невежественными из всех христианских народов России и носили самые тяжелые кандалы крепостного права. Как мог «хохол» стремится к духовному единению с «кацапом», который не имел в своей убогой, бесконечно приниженной жизни ничего привлекательного? Правда состоит в том, что сегодня молодые украинцы не хотят смотреть в сторону России по тем же причинам, из-за которых душа «хохлов» не хотела сливаться с душой «кацапов». Традиционная русская тирания пугала казацкую старшину в XVII–XVIII веках, как писал русский патриот Николай Трубецкой, характерная для России «жестокость государственной власти» всегда отталкивала украинцев от русских. Но ведь правда состоит в том, что нынешняя Россия, которая отрицает западные либеральные ценности, ценности демократии и свободы, которая превратилась в осажденную крепость, окруженную со всех сторон врагами, вряд ли может быть привлекательной для той же украинской нации. Она, украинская нация, всегда страдала от «махновщины», от анархии. И, на мой взгляд, нет никаких гарантий, что она и на этот раз построит полноценное европейское государство. Но при всем этом политические нравы самодержавной России вряд ли могут быть привлекательными для современной Украины, тем более для ее новых поколений, сформировавшихся после распада СССР. Русские – счастливая нация, никогда не думают о том, как их воспринимают другие народы. Но ведь надо понимать, что к нации, которая считает, как сегодня, Сталина великим государственным деятелем и продолжает ему поклоняться, не могут народы, исповедующие ценность человеческой жизни, относиться с уважением.
И последнее. Русская империя погибла, ибо ее основа была рыхлой. На бедности и бесправии государственно образующего этноса ничего прочного построить невозможно. Может быть, пора нам действительно расстаться с имперским самомнением и подумать о создании какой-то другой России, о создании России, где все подчинено росту благосостояния и духовного здоровья народа, который когда-то был народом метрополии Российской империи.
Трагедия России на фоне Польши: отравили инстинкты человечности
Я пробыл на этот раз в Варшаве, спустя 20 лет, всего несколько дней. Но в силу того, что эти дни были днями подготовки и проведения торжественных мероприятий, посвященных 75-летию Варшавского восстания 1 августа 1944 года, как мне кажется, все же и на этот раз мне удалось погрузиться в нынешнюю, новую для меня польскость времен братьев Качиньских, и, самое главное, увидеть проблемы, серьезные проблемы, которые рождает патриотизм, основанный на героике нации. Скажу сразу: я не увидел, по крайней мере, ни на экранах телевидения, ни в беседах с варшавянами, с которыми мне довелось общаться в эти дни, всего того, в чем обвиняет польскую нацию Виктор Ерофеев в своей рецензии на книгу своего, как он говорит, друга, польского политика Адама Мизника «Слово о польской чести и другие эссе» (См.: Новая газета, 31.07.2019). Я не увидел в этих настроениях ни «недемократизма», ни «изоляционизма», ни «ксенофобии», ни «антисемитизма», ни «национализма». Не увидел ничего существенного, что дало бы мне основания считать, как полагает Виктор Ерофеев, что Польша братьев Качиньских, как он их называет – «ультраконсервативных политических карликов» – остановилась на пути в Европу. Я в конце 1970-х – начале 1980-х как приглашенный из СССР доцент Института философии и социологии ПАН, активный участник духовной жизни Польши того времени, считаю, что на самом деле уникальность Польши состоит в том, что ей удалось, как говорят в современной Польше, даже при власти коммунистов остаться в Европе. И это произошло прежде всего потому, что при власти коммунистов влияние Костела на духовную жизнь в обществе не только не уменьшилось, но увеличилось. В социалистической Польше более 70 % населения, и прежде всего молодежь, были воцерковлены.
Если говорить всерьез, то нет оснований обвинять нынешнюю польскую власть в недемократизме, авторитаризме. Потеряет нынешняя правящая партия Ярослава Качиньского на очередных выборах в Сейм осенью этого года большинство, и ничего не останется от ее якобы авторитаризма. Ее авторитаризм состоит только в том, что она в пропаганде пытается извлечь для себя максимальную пользу из национальной идеи. Национал-популизм в современной Польше налицо. Но к авторитаризму он, на самом деле, не ведет. Поляки были противниками насилия власти даже при так называемой власти коммунистов. Отсюда и популярный в Польше лозунг времен «Солидарности»: «Поляк в поляка не стреляет!» На самом деле сегодня власть партии «Закон и справедливость», партии Ярослава Качиньского остается под жестким контролем оппозиции. Стоило соратнику Ярослава Качиньскому руководителю Сейма Кучиньскому позволить себе брать в служебные командировки членов семьи и летать с ними на правительственных самолетах, и оппозиция уже попросила его уйти в отставку. Что он и был вынужден сделать в начале августа. Подобное трудно представить себе в современной России. Особенность Польши состоит в том, что гражданское общество с его традициями самоорганизации, родившееся в Польше еще во времена Средневековья, жило и сохраняло за собой все права даже во времена «власти коммунистов». Тем более, традиции гражданского общества, контроля общества над избранной им властью сильны в современной демократической Польше. Так что не имеют под собой оснований все разговоры и Адама Михника, и его друга Виктора Ерофеева, что Польша братьев Качиньских «остановилась на пути в Европу». Тем не менее, я согласен с Виктором Ерофеевым, что в том, как в современной Польше средства массовой информации навязывают населению свое консервативное представление о национальных польских ценностях, есть что-то недемократическое. Повторяю. Ни в коем случае нынешнюю власть в Польше нельзя назвать недемократической в том смысле, что она препятствует проведению свободных выборов, что она не отдаст власть, если проиграет эти выборы. Об этом речи нет. Сам Виктор Ерофеев пишет, что, строго говоря, в современной Польше ничего подобного нашему российскому авторитаризму нет, что стоит, как он называет нынешнюю власть, «ультраконсервативным политическим карликам» проиграть выборы, и они уступят власть своим оппонентам. И тут на самом деле я не вижу, строго говоря, ничего антидемократического во власти партии Ярослава Качиньского «Закон и справедливость». У каждой польской партии, которая приходит к власти, есть что-то недемократичное. Демократы, на смену которым пришли националисты-консерваторы, были недемократичны в том смысле, что недооценивали польскость поляков, их национальные традиции, недооценивали реальную роль Костела в польской истории и в жизни поляков. Нынешняя, уже консервативная власть недооценивает универсальные европейские ценности, и это правда. Но такова логика политики в демократических странах. Ошибки одних позволяют прийти к власти их политическим оппонентам. Но ведь надо видеть, что и у нас нынешний ультраконсерватизм, «квасной патриотизм» был порожден либералами-космополитами 1990-х, для которых, как они говорили, «патриотизм характерен для тех, кому некого и нечего больше любить», которые откровенно говорили, что на самом деле народ – быдло, что им «старой России не жалко». И правда состоит в том, что наши так называемые «демократы» создали такую политическую систему, где назад к демократии от всевластия царя, наверное, дороги нет. И еще одно сравнительное оправдание нынешнего польского консерватизма, по крайней мере, с моей точки зрения. Наш нынешний патриотизм, консерватизм Изборского клуба, который превратился на самом деле в государственную идеологию, зовет к реабилитации насилия, тирании Ивана Грозного и Сталина, к оправданию откровенного тоталитаризма большевистской России, убийству миллионов и миллионов невинных людей. Ультраконсерватизм партии «Закон и справедливость», который так не нравится Виктору Ерофееву, защищает прямо противоположное коммунизму, а именно ценности религиозные, национальные традиции, национальные чувства, ценности свободы личности.
Если не быть предвзятым, то трудно назвать национализмом то особое внимание к идеалам польской нации, прежде всего идеалам свободы, которое было характерно для государственного телевидения в эти дни памяти о героизме участников Варшавского восстания 1 августа 1944 года. Что-то было по-человечески трогательным в том внимании, с которым, к примеру, харцеры – польские бойскауты, почти дети, слушали во дворе Варшавского университета, где проходил митинг памяти, почти столетнего старика, но при всем этом – живого, активно мыслящего участника восстания, который рассказывал собравшимся о том, как они, молодежь Варшавы «не могли поступить иначе, не взять в руки оружие и бороться с немцами». Я сидел рядом с этими детьми, слушавшими живого участника восстания, и поражался наглядной связи польских времен. Прошло 75 лет, сменились три-четыре поколения, а они рядом: и те, кто родился в 20-е годы прошлого века или еще раньше, и те, кто родился уже совсем недавно, в начале XXI века. И самое главное, и для этого почти столетнего старика, и для этих детей их Польша, несомненно, обладает одной и той же ценностью. Это, наверное, связано с тем, что у поляков в силу драматизма их истории душа больше, чем у нас, способна к погружению в прошлое. Как будто у них, у поляков, время не в состоянии оторвать новое от старого и даже будущее от прошлого. Наверное, у разных народов время действительно течет по-разному.
Но все же во всех этих собраниях и даже концертах, организованных властью в связи с юбилеем Варшавского восстания, которые я наблюдал, я обнаружил, что как всегда сакрализация героики прошлого, воспитание патриотизма на примерах воинской доблести предшествующих поколений требует серьезных жертв. И что меня удивило? В этом смысле у поляков все как у нас. У них сакрализация героики Варшавского восстания сняла вопрос о жертвах, о человеческой цене, которую заплатила Польша прошлого, чтобы у нынешней власти была возможность на примерах ее героизма воспитывать детей в духе патриотизма. Мы, как видно всем, не любим говорить об апокалипсической цене победы 9 мая, об ошибках и просчетах Сталина, которые привели к гибели миллионов людей. Поляки, как я убедился, ничего не говорят о самой изначальной обреченности Варшавского восстания, о гибели во время восстания, по разным оценкам, до 200 тысяч человек. Ведь здравый смысл сам по себе ставит трудные вопросы: что для нации важнее? Или иметь примеры мужества, укрепляющие у будущих поколений чувство достоинства, или все же сохранить, если можно, жизнь сотен тысяч своих соотечественников, которые реально несут в себе польскость, могут в своей жизни что-то сделать для себя, для своего государства, для своей нации, для своего народа. Я, честно говоря, не знаю ответа на этот вопрос. На примере идеологической кампании, развернутой в Польше по поводу юбилея Варшавского восстания, видно, что сакрализация, обожествление героики прошлого почему-то обязательно ведет к измене ценностям гуманизма, к забвению вопроса о человеческой цене подобного рода побед национального духа. Но, может быть, эта измена ценностям гуманизма – неизбежная цена за забвение героики Варшавского восстания в предшествующие годы, во время власти коммунизма. Чтобы оживить забытое, приходится его очищать от темных пятен.
Пример нынешней Польши показывает, что консерваторы, придя к власти, обязательно будут использовать героику прошлого для укрепления легитимности своей собственной власти. Отсюда и речи президента Польши Дуды о том, что только в современной Польше, в Польше партии «Закон и справедливость» были воплощены идеалы героев Варшавского восстания о подлинной независимости Польши. Нет смысла напоминать, что и в «крымнашевской» России сакрализация победы 9 мая откровенно используется для жесткого соединения власти Путина с национальными ценностями. И поэтому у нас в России сегодня те, кто против самодержавия Путина, уже обязательно русофобы. Но мне почему-то кажется, что даже соблазны возвеличивания и сакрализации польской героики не могут лишить поляков здравого смысла, заставить их забыть о том, что нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь, жизнь человека, который приходит в этот мир всего один раз. Если поляки останутся верны заповедям Христа, то им не угрожает никакой национал-популизм, никакой радикал-консерватизм. На мой взгляд, Виктор Ерофеев в своей концепции европейскости, в своем убеждении, что национальные и конфессиональные ценности несовместимы с универсальными ценностями европейской цивилизации, не учитывает, что практически все эти универсальные ценности выросли из христианства, из заповедей Христа.
Что из этого следует? А только то, что на самом деле нет никаких серьезных препятствий для прихода современной Польши в современную Европу. Да, Польша, как я сказал, никуда из Европы, в отличие от нас, не уходила. Нация, которая действительно следует за христианским «Не убий!», за идеей морального равенства людей как Божьих тварей, быстрее придет в Европу, уважению к правам и свободам личности, чем, к примеру, российская нация, прошедшая семидесятилетнюю школу марксистского атеизма. И в этом причина, к несчастью, качественной разницы между судьбами поляков и русских. И именно по этой причине, по причине сохранения при власти коммунистов громадного влияния Костела им, на самом деле, никакая декоммунизация не была нужна. Я, честно говоря, не знаю, где больше европейскости, в странах, где свобода – это прежде всего свобода абортов, где позволен грех убивать собственное дитя, или в Польше, где аборты по сути запрещены. А трагедия России и русских состоит в том, что в своем атеизме и борьбе с религиозным чувством мы отравили ядом коммунизма основные инстинкты человечности. И оказалось, чего не понимали наши либералы, что
В жизни экс-бонзы КГБ Бобкова была подлинная драма
Я, несмотря на то что дважды общался в январе 1981 года с Ф. Бобковым в его кабинете на Лубянке (общался не как подследственный, а как посланник польской «Солидарности»), не испытывал особого желания как-то откликнуться на кончину когда-то всемогущего Филиппа Бобкова. О содержании своих бесед с Ф. Бобковым я рассказал в книге «Исповедь одессита-антисоветчика» (М., Навона, 2011 г.). И только характерные для некоторых СМИ попытки героизации личности Ф. Бобкова вызвали у меня не столько протест, сколько желание рассказать о тех уроках, которые, на мой взгляд, именно для современной России преподнесла жизнь Филиппа Бобкова. Контрразведка, которая ловит шпионов, может многое дать для государства. Но так называемая борьба с «внутренней контрреволюцией», с инакомыслием среди интеллигенции не в состоянии всерьез остановить распад системы, в основе которой лежит не столько миф, сколько откровенная ложь. Конечно, без КГБ, без того страха, который вызывало среди интеллигенции Пятое управление КГБ, СССР не смог бы просуществовать и несколько лет, что и доказала история перестройки. Но как показала история СССР, сама машина страха рано или поздно изнашивается, несмотря на то, что люди, защищающие власть, стабильность в стране, ее суверенитет, с какого-то момента перетягивают это одеяло власти уже целиком на себя. Авторитаризм рано или поздно ведет к всевластию силовиков. И, кстати, чем больше аппарат насилия перехватывает власть у официальной, конституционной власти, тем быстрее погибает сама авторитарная политическая система.