— Не знаю. Возможно, Земсков, когда понял, что у него ничего не получилось. Вдруг он хотел избавиться от пацанов так же, как и от меня?

— Это домыслы, ваша честь! — тут же подал голос Костенко, вскакивая с места.

— Крыса ты, Серега! — выкрикнул из своей клетки Резников. — Мусорам продался!

В ответ Ковбой лишь хмыкнул, не пожелав озвучивать собственных соображений на этот счет. Он сдавал всех и спасал себя, посчитав инстинкт самосохранения лучшим стимулом, чем все воспеваемые в блатных песнях преступные идеалы.

А судья стукнул ладонью по столу, сурово добавив:

— Резников, после следующего замечания я удалю вас зала заседания.

И тот замолчал, а процесс продолжился вызовом для допроса того самого Лёхи, которого я постоянном видела в собственных кошмарах. Там он был их частью. Там огонь отбрасывал на его вытянутое лицо жутковатые тени. Там в его испуганных глазах отражалось моё собственное лицо, с лихорадочно-блестящим сумасшедшим взглядом.

Яркий дневной свет развеял наваждение. Врачом, на которого мои похитители возложили ответственную миссию по отрезанию моих пальцев, оказался молоденький парнишка, студент медицинского вуза, проходивший практику в хирургическом отделении местной больницы.

Он подтвердил, что осматривал меня сразу после похищения, пока я была без сознания на предмет тяжести повреждений. Подтвердил, кто и для чего меня похитил. Подтвердил, что видел меня на выходе из горящего дома на Лазурной, так же, как и он, спасающуюся от пожара и то, что я сказала ему лишь одно слово: «уходи».

Следом допросили пожарных, дежуривших в ту роковую ночь. Они сообщили, что в службу спасения действительно звонила девушка, сказавшая, что в горящем доме остались люди, и, если бы не этот звонок и их своевременное прибытие, Соколова и Резникова вряд ли удалось бы спасти.

Они же подтвердили, заключение экспертизы, не дающей однозначного ответа на вопрос, что именно послужило причиной пожара.

Слушая показания свидетелей, я завороженно разглядывала мелкие пылинки, кружащиеся в одиноком солнечном луче, чудом прорвавшемся сквозь тяжелые серые тучи. Пока я находилась за решеткой, теплая осень успела превратиться в начало морозной зимы.

— Подсудимая, вам так скучно с нами? — не скрывая сарказма полюбопытствовал Кислицын, когда я, действительно, чуть было не задремала на стадии исследования доказательств.

— Прошу прощения, ваша честь, — не стала спорить я и зевнула.

Дэн обеспокоено обернулся и взглянул на меня, и я выдавила в ответ усталую улыбку. Бессонная ночь давала о себе знать.

По Лазареву же понять, что он тоже, скорее всего, не спал, не получалось. Во всяком случае, это никак не влияло на его концентрацию и эффективность работы.

Закончив с оглашением моего характеризующего материала, Кислицын поднял взгляд на меня и произнес:

— Ну что, Ева Сергеевна, теперь вы готовы дать показания?

И поскольку это был последний момент, когда я еще могла рассказать о собственной версии произошедшего, кивнула, позволив Дэну приступить к допросу.

Никогда не любила экспромты. И, пожалуй, вместо того, чтобы разговаривать вчера обо всём подряд, нам стоило подготовиться и обсудить вопросы и нужные ответы на них.