— Я и так думаю только об этом. Всё будет хорошо, верь мне.

Кивнула и он притянул меня к себе еще ближе, будто и не было между нами холодной решетки. Будто бы не было разлуки и вины. Не было тайн, стоящих между нами стеной.

Чувствуя, как его ладонь блуждает по спине с почти грубой настойчивостью, снова подняла голову, встречаясь с ним взглядом. В серых глазах, кажущихся темнее обычного, читался невыразимый словами контраст сожаления и желания.

Поняла, что чувствую то же самое. Хочу привычно плавиться от его прикосновений и захлебываться пряно-травяным запахом, являющимся моим личным наркотиком, ощущать тепло его губ на своих губах.

И сама почти потянулась за поцелуем, вышедшим лишь легким касанием из-за разделявших нас холодных прутьев. Тяжелый рваный выдох Дэна без слов сказал о том, что его мысли практически совпадают с моими собственными. А когда его ладонь зарылась в мои волосы, расплетая неаккуратную косу, в которую я их собрала, я неуверенно прошептала:

— Дэн. Тут камеры вообще-то.

— Вряд ли мы с тобой интереснее нового сериала про малолетних бандитов, который дежурный и его помощница смотрят на планшете, — с усмешкой ответил он, пока его пальцы приятно щекотали кожу на затылке, вызывая успевшее забыться ощущение эйфории.

Я прикрыла веки, чувствуя, как невесомость распростерлась вокруг меня, темная и гулкая, и лишь рука Дэна, словно страховочный трос скафандра, удерживает меня от того, чтобы раствориться в ней без следа.

Не сопротивлялась, позволив чувствам взять верх над здравым смыслом. Однако, кажется у Лазарева здравого смысла было больше, потому что через несколько мгновений он нехотя отстранился:

— Я с удовольствием остался бы с тобой подольше, но мне нужно готовиться к завтрашнему судебному заседанию. Кислицын надеется рассмотреть дело за один день и к вечеру выйти на приговор.

Зная, как Дэн не любит работать с документами, дорого отдала бы за то, чтобы иметь возможность ему помочь. Как раньше напечатать надиктованный им заранее текст прений или ходатайств. Теперь этим, наверное, занимается вертихвостка Лидия. При мысли о ней в груди укололо болезненной ревностью. Спросила, отвлекаясь от неприятных раздумий:

— Он сказал тебе свое мнение по делу? Ты ведь за этим к нему подходил?

— Ничего от тебя не скроешь. Он настроен скептически и намерен учесть смягчающие обстоятельства и впаять тебе лет пять лишения свободы. Но сказал, что выслушает мою позицию. Уже что-то.

Пожалуй, что так. И если Дэн видит в этом повод для надежды на лучшее, предпочту ему верить.

Шагнув назад, Лазарев нежно скользнул пальцами по моей щеке, уверенно повторив:

— Все будет хорошо, клубничка. Доброй ночи.

— И тебе, — выдохнула я, с сожалением глядя ему вслед.

Когда Дэн уже ушел, а меня в наручниках выводили из следственной комнаты, я столкнулась в коридоре с еще одним узником ИВС, не сразу его узнав.

Половина лица Соколова оказалась обожжена огнем устроенного мной злополучного пожара в доме на Лазурной. Кожа на ней была пунцовой и бугристой, словно кратеры на луне. В этой же части отсутствовали волосы, ставшие на другой половине темным короткостриженым ёжиком. Его злобно-прищуренные глаза перехватили мой заинтересованный взгляд, а искривившиеся в неровном оскале ненависти губы зашевелились, однако слов я не разобрала. Да и, в общем-то не стремилась разобрать, понимая, что Матвей не скажет мне ничего хорошего.

Отвернулась, поймав себя на том, что вот перед ним чувства виновности я совершенно не ощущаю. Мотя получил что хотел. Будь то карма, или мой умысел, подверженный состоянию аффекта. Он получил по заслугам. За то, что пережила я, и за то, что пережил Дэн, и за то, что пережили те четырнадцать человек, которых нашли в земле в саду того злополучного дома на Лазурной.