— А что грозит Земскову? — полюбопытствовала я, чтобы утвердиться в собственных подозрениях.

— Организация преступного сообщества и целый перечень преступлений на пол листа, в том числе несколько убийств. В саду возле дома на Лазурной сделали эксгумацию четырнадцати человеческих останков. Они несколько лет использовали этот дом в качестве своеобразной перевал-базы, может и к лучшему, что ты его сожгла, — глухо ответил Дэн, закусив край нижней губы.

В это легко верилось, если вспомнить все разговоры моих похитителей. Призналась, отводя глаза:

— Он до сих пор снится мне в кошмарах. Будто я горю в нем, оставшись с Соколовым и Резниковым, запертыми за решеткой, задыхаюсь в дыму вместе с ними и чувствуя жар от огня.

— Мне тоже, — пробормотал Лазарев тихо. — Только мне снится пустая глубокая яма в саду, которую они успели выкопать для своей следующей жертвы.

Сглотнула и нервно дернула плечами, поняв, кто должен был этой жертвой стать. Именно я должна была остаться в холодной рыхлой земле у дома, став пятнадцатой по счету на этом импровизированном кладбище. Лазарев никогда не нашел бы меня. И не узнал о ребенке.

Решив, что момент, чтобы говорить ему об этом, явно не самый подходящий, перевела тему.

— Ты сказал, про свидетеля «еще один». Их много?

— Не очень. Но достаточно, для того, чтобы попробовать отстоять в суде нашу позицию.

— Расскажешь подробности?

— Зачем? — пожал плечами Лазарев. — Вспомни, как ты наслаждалась судебными процессами, наблюдая за ними со стороны. Представь, что происходящее тебя не касается и наслаждайся.

— Не могу. Из клетки не самый хороший вид, — попробовала пошутить я, но тут же мой голос дрогнул, а из горла вырвался сдавленный всхлип. — Иногда мне кажется, что я никогда отсюда не выберусь.

Дэн глубоко и шумно вздохнул. Потом медленно встал и подошел к клетке со стороны двери, прижавшись к ней широкой грудью так же, как в тот день, когда я впервые оказалась здесь. Я тоже подошла ближе, чтобы позволить ему через прутья с силой притянуть меня к себе здоровой рукой.

— Я знаю, что тебе плохо, клубничка, — успокаивающе прошептал он, щекоча подбородком мою макушку. — Знаю, что страшно. Знаю, что устала. Потерпи еще совсем немного, пожалуйста.

Подняла голову, встречаясь с ним взглядом, ловя горячее дыхание, видя, как еще сильнее темнеет радужка его глаз. А он продолжил:

— Я понимаю, что после того, как я столько раз подвел тебя, это сложно, но доверься мне сейчас, ладно?

— Ты ни разу меня не подводил, — качнула головой я, опуская глаза и понимая, что вряд ли смогу его переубедить.

Он ответил устало, озвучив часть собственных поводов для мук совести:

— Если бы не мои проблемы и моё прошлое, ты никогда бы здесь не оказалась. А оказавшись, должна была покинуть это место на следующий день. Однако ты здесь до сих пор. По моей вине.

— Не по твоей, — искренне возмутилась я. — Исключительно по своей собственной. Или Земскова и иже с ним. И ты всегда говорил, что вместо того, чтобы думать о том, кто виноват, лучше думать о том, что делать.