– Разбудим – заругает, – сказала Катя. – Ваше пение, поди, в комнатах слышно. Прощайте, Платон Сергеевич!

Из сарая донесся шорох, и в воротах показалась женская фигурка. Внезапно она остановилась и обернулась:

– Ничего вы не старый, Платон Сергеевич! Очень даже молодой!

Произнеся эти слова, Катя заспешила прочь. Заторопилась и Анна. Спешно притворив окно, она вернулась в постель и притворилась спящей. Ей почему-то не хотелось, чтобы Катя знала, что она подслушивала…

Утром Катя поделилась с хозяйкой тем, что успела выведать у необычного постояльца.

– Он бастард князя Друцкого-Озерецкого, – сообщила, помогая Анне одеваться. – Родился и вырос за границей…

Анна внимала, машинально кивая. Ею владело странное желание: вновь услышать этот ласковый голос, необычную речь и пение. Мысль была греховной. После смерти жениха, Николая Каменского[34], Анна сторонилась мужчин, хотя они вокруг богатейшей невесты России вились во множестве. Но никто не мог заменить ей Николеньки с его пылкими речами и огненным взглядом. На его фоне другие мужчины казались пресными и скучными. И вот вдруг… «Да я его и в глаза не видела! – изумилась сама себе Анна. – Кстати…»

– Отменно говорит по-французски и по-немецки, – завершила Катя рассказ. – А вот италийского не знает. Поет и играет на гитаре.

Она умолкла.

«Что ж не сказала, что приставал к тебе? – подумала Анна. – По душе пришлось, что ли?»

– Чай пить буду в общей зале, – сказала служанке. – Передай Тихону, чтоб сервировал на троих и позвал к столу Виллие и его спутника.

– Как скажете, ваше сиятельство, – поклонилась служанка.

Если Катя и удивилась, то не подала виду. В дороге графиня избегала есть в общем зале. Там на нее вовсю глазели, что хозяйке не нравилось. С чего это вдруг сейчас?

Ответа на этот вопрос служанка не получила, поскольку не решилась задавать. И без того хозяйка выглядела хмурой, наверное, спала плохо.

…Когда Анна вошла в зал, все было готово. На столе, покрытом белоснежной скатертью, пыхтел серебряный самовар и стояли серебярные блюда в окружении серебряных же приборов. Виллие и его спутник уже ждали, при появлении графини они поднялись со стульев.

– Доброго утра, Анна Алексеевна! – приветствовал ее лейб-хирург. – Рад видеть вас в добром здравии.

Подпоручик молча поклонился.

– И я рада вас видеть, Яков Васильевич! – ответила графиня. – Представьте мне вашего спутника.

– Подпоручик Платон Сергеевич Руцкий, младший офицер при командире отдельного летучего батальона егерей при командующем Второй армией, – сказал Виллие. – И еще лекарь, какого поискать. Подсказал мне много усовершенствований, кои пошли на пользу раненым.

Подпоручик еще раз поклонился и, выпрямившись, пристально посмотрел на Анну. В его взоре графиня не прочла ни привычного восхищения, ни подобострастия – одно любопытство. Этот бастард смотрел на нее, как равную, и Анну это уязвило. Они внимательно присмотрелась к офицеру. Худощав и высок, но не сказать, чтоб слишком – и повыше найдутся. Лицо загорелое и обветренное, но приятное глазу. На нем заметно выделялись ярко-голубые глаза. Волос темный, стрижен не по моде коротко. В уголках глаз Руцкого Анна разглядела мелкие морщинки, но они не старили бастарда, скорее придавали его облику зрелости.