В 1789 году Шелихов вновь обращается к генерал-губернатору и просит в письме о «высочайшем покровительстве» его компании, а также о присылке сотни военных для поддержания дисциплины, канониров, оружейных и якорных мастеров, офицеров, знающих горную науку и способных «вести описание натуральной истории», и еще двух священников и дьякона. Он обязуется содержать их за счет компании — при условии, что никто из них не будет вести собственную торговлю в Америке. Кроме того, он просит разрешения брать на работу «русских всякого звания людей», даже с просроченными паспортами, и обязуется платить за них подати и долги, а также выкупать у американцев рабов и пленных, коих «есть… изобильное число», и нанимать за плату алеутов и жителей Курильских островов для промыслов и услуг.
Шелихов предложил «завести торговлю с Япониею, Китаем, Кореею, Индиею, Филиппинскими и прочими островами, по Америке же с гишпанцами и американцами». Если императрица согласится, он просил прислать для консульской должности человека «сведущего и важного духа». Учитывая вложенные компанией средства и убытки, которые терпели купцы из-за прерванной торговли с Китаем через Кяхту, Шелихов просил предоставить его компании ссуду в 500 тысяч рублей на 20 лет и разрешить ему «в случае нужных, а иногда и важных донесений» обращаться, минуя инстанции, сразу к императрице.
Вслед за этим «доношением» генерал-губернатор отправил в столицу собственный рапорт с поддержкой компаньонов и предложением предоставить компании Голиковых — Шелихова монополию на ведение торговли и промыслов в Америке: «Лутче вверить исполнение одному известного состояния и свойств, нежели многим».
Вместе с рапортом губернатора отправился в Петербург и сам Шелихов. Пока бумаги рассматривали Комиссия о коммерции и Совет при высочайшем дворе (именуемый в документах Непременным советом), компаньоны в феврале 1788 года подали новое прошение императрице — на сей раз о ссуде Заемного банка в 200 тысяч рублей, посчитав, что сумма их издержек при освоении новых земель составила 250 тысяч. Не меньше — а может быть, и больше, — чем деньги, купцам нужна была поддержка государыни: она добавила бы вес их деятельности, укрепила авторитет компании, что, в свою очередь, упрочило бы их финансовое положение. Более всего они желали получить исключительное право торговать в Америке и, конечно, признание своих заслуг, поэтому дерзали испрашивать «отличить нас в звании нашем и удостоить подвиги наши вашего императорского величества открытым указом…».
Комиссия сочла возможным удовлетворить все просьбы компаньонов. Однако императрица решила иначе. В деньгах она отказала сразу же, в первом пункте продиктованных ею замечаний: «Двести тысяч на два[д]цать лет без проценты. Подобного займа еще не бывало», — и посоветовала занять в другом месте, поскольку «в казне теперь нет денег никаких». Действительно, начавшиеся в 1787 и 1788 годах войны с Турцией и Швецией требовали больших трат, и если бы императрица лишь отказала просителям в ссуде, ничего необычного в этом не было бы. Однако она сравнила условия подобного займа с историей о слоне, которого обещали выучить говорить за 30 лет с надеждой: «Либо слон умрет, либо я, либо тот, кто мне дает денег на учение слона». Здесь уже не один жесткий отказ, но и явная издевка. А ведь это была не первая просьба промысловиков о финансовой поддержке. Так, в 1776 году сибирские купцы Орехов и Лапин отправились в столицу с богатым подарком императрице — повезли 300 лучших черных лисиц на шубу. Екатерина II милостиво выслушала их, угостила завтраком и приказала показать Эрмитаж, а главное — простила их долг казне в 21 500 рублей. Конечно, это почти в десять раз меньше суммы, просимой Шелиховым, но и тогда у казны были большие траты: всего двумя годами ранее Россия завершила шестилетнюю войну с Турцией.
Чем же так прогневали государыню Шелихов и Голиков? Возможно, сказалось ее не самое теплое отношение к кому-то из тех, кто оказывал им протекцию, — президенту Коммерц-коллегии А. Р. Воронцову, статс-секретарю А. А. Безбородко или И. Г. Миниху. А возможно, в этом отказе не последнюю роль сыграло ее отношение к самому Шелихову, о котором она в частных беседах не раз отзывалась весьма нелестно — мол, «всех закупил». И ладно бы отказала только в деньгах — все знали, что страна воюет, — но и в других просьбах, которые не требовали больших трат.
Императрица не разрешила отправить в Америку солдат и казаков из Сибири: «Военные люди в Сибири равно нужны». В докладе Комиссии о коммерции описывались злоупотребления, творимые некоторыми купеческими компаниями и промысловиками на Алеутских островах, для чего и требовалась военная команда. Но Екатерина II полагала иначе: «Тем купцам, кои шелить (шалить? —
С большим недоверием она отнеслась и к сделанному Шелиховым и Голиковым в Америке: «Что оне учредили хорошо, то говорят оне, нихто тамо на место не освидетельствовал их заверение». Для подтверждения она требовала прислать карты, подробные описания, записки — словом, доказательства — и велела еще произвести изыскания на островах, чтобы узнать, есть ли там руда. Ее ум более занимали события в Европе и на юге России, чем происходившее на Дальнем Востоке, и потому она скептически отнеслась к идее освоения земель в Новом Свете: торговать там можно, а закрепляться на территориях ни к чему — «многое распространение в Тихое море не принесет твердых полз», зато «хлопоты за собою повлекут».
Наконец, императрица наотрез отказалась предоставить просителям монопольное право торговли как «противное моим правилам». Она полагала, что для процветания коммерции необходимо отменить казенные монополии и дать свободу конкуренции, называла монополию «стоглавое чудовище»: стоит разрешить одному, как за ним явятся другие, и вслед за Тихим морем последует Хвалынское (Каспийское) и «проч. и проч. и проч.».
Сторонники сформулированной англичанином Адамом Смитом экономической теории тогда еще не знали, что в реальной жизни рынок и монополия могут вполне мирно уживаться, а свобода конкуренции подчас ведет совсем не к «общему благу», о котором так пеклась императрица, а к наживе и обогащению немногих за счет многих. Сомнительна была и ее ссылка на европейские компании: «Европейские торговые общества все разоряются, и вскоре Аглинская и Голландская приидут в таком упадке, как уже и Французская находится». Французская Ост-Индская компания исчезла вовсе не потому, что «пришла в упадок», — ее упразднила французская революция, как и Бастилию, и монархию, и Церковь, являвшие собой «старый порядок», столь ненавистный революционерам.
Голландская Ост-Индская компания благополучно просуществовала 200 лет, пережив Екатерину II. Это в банке Генри Хоупа, отец которого входил в управляющий совет компании, с 1789 по 1793 год Екатерина получила 19 займов по три миллиона флоринов, что вряд ли свидетельствовало о крахе компании. В обмен на кредиты императрица разрешила экспортировать в Россию сахар и вывозить в Европу пшеницу, разумеется, с большой прибылью. Что касается британской Ост-Индской компании, образованной в 1600 году, то она просуществовала до 1874-го, имея с момента своего возникновения монопольное право на торговлю в Индии, собственные армию и флот для защиты купеческих кораблей. Она иногда переживала трудные времена, но всегда имела мощную поддержку в британском парламенте. И другая английская торговая корпорация — Компания Гудзонова залива, которую в России называли Гудзонбайской, к концу XVIII века тоже была уже не юной (она возникла в 1670 году), но дожила до начала XXI столетия и за время своего существования вытеснила с рынка многих конкурентов, например Американскую меховую компанию.
Императрица не раз повторяла: «Нужно часто себя спрашивать: справедливо ли это начинание? полезно ли?» Предоставить Шелихову и Голиковым монопольное право торговать в далекой Америке показалось ей совершенно несправедливым: «Для тово, что Голиков и Шелихов суть добрые люди, представляют им дать изключительный торг, а тово забыли, что и кроме их на свете быть могут добрые же люди».
Впрочем, в одной просьбе императрица купцам не отказала: «Шпаги и знак отличия дать и Голикову и Шелихову, также похвальные грамоты».
Так с серебряной шпагой и золотой медалью с профилем ее величества Шелихов и отбыл в Иркутск.
После неуспеха в столице Шелихов отчаиваться не стал. Ему, с его острым умом и недюжинной хваткой, нетрудно было догадаться, что есть средство куда более действенное, чем неповоротливый государственный механизм — тонкая, но крепко сплетенная сеть придворных отношений, завязывающая коммерческие, семейные, дружеские и любовные связи в один замысловатый узел. И если не удалось в этот раз ухватить нужную ниточку, значит, нужно подождать — может, и не 30 лет, как в притче, рассказанной императрицей, а поменьше: или ситуация изменится, или рядом с престолом появятся другие люди, более милостивые к его компании.
Пусть не сразу, со временем, и не он сам, а его наследники, но Шелиховы все же добьются монопольного права торговать в Америке. И Резанов, который много сделает для этого, будет часто повторять: «Я шел, однако же, по известным мне следам его», — имея в виду своего тестя.
Шелихов на службе у императрицы не состоял и жалованья не получал, точнее, он состоял на службе — в первую очередь у самого себя. Так что и в торговле, и в заселении новых земель, и в их освоении ему снова приходилось полагаться лишь на себя.
В Иркутске знали о его поездке в столицу и, разумеется, обсуждали ее. Смотрели на медаль с надписью «За усердие к пользе государственной распространением открытия неизвест[ных] земель и народов и заведения с ними торговли 1788 г.», разглядывали шпагу, читали похвальную грамоту — и говорили о поражении купца Шелихова по всем статьям. Августейший отказ нужно было как-то объяснять, и Шелихов в письмах и разговорах называл его причиной начавшуюся войну со Швецией и продолжавшуюся с Турцией, которые требовали больших денег из казны.
У него по-прежнему было много планов: он покупал паи в промыслах других компаний, занимался делами собственной, строил в приходе Тихвинской церкви Иркутска большой новый дом, растил дочерей. Каждый год по весне уезжал в Охотск, где снаряжал новые суда и встречал приходившие из Америки. Во время отсутствия мужа Наталья Алексеевна сортировала полученные письма, наиболее важные пересылала ему в Охотск, слушала отчеты приказчиков, заводила полезные деловые знакомства, делала визиты к женам купцов и иркутских чиновников, узнавала новости, которые пересказывала в письмах супругу.
Сам Шелихов отправлял распоряжения управляющему Деларову: «Братец, государь мой, Евстрат Иванович, приятные ваши для меня письма: первое прошлогодныя [в]место Потапа от господина Прибылова сего месяца 16 число, второе от Дмитрея Ивановича господина Бочарова сего же августа 7-ое число получил. За писание, а особливо за усердие ваше к общему благу и за высылку с промыслом хорошим судна приношу мою благодарность». Сменивший Потапа Зайкова штурман Прибылов открыл близ Уналашки новые острова, которые впоследствии были названы его именем. Там били зверя и оставили под присмотром добытую за два года «мягкую рухлядь», которой было столько, что вся она не уместилась в трюме «Трех святителей»: более двух тысяч шкур «морских бобров», 40 тысяч морских котиков, шесть тысяч голубых песцов да еще «моржовая кость» (клыки) и китовый ус. Шелихов напоминал управляющему, что императрица запретила собирать в американских землях ясак и нарушение запрета грозило штрафом.