— Лучше бы господа директора прислали нам лекарей.

— Как, здесь нет лекарей?

— Ни лекарей, ни подлекарей, ни даже лекарских учеников, — подтвердил Баранов.

Головнин не знал, чему удивляться больше — собранию живописи или отсутствию врачей.

— И кто же вас пользует здесь?

— Лечимся, как Бог послал. Я сам декокты и настои составляю. А ежели кто пулю получит или другую от туземцев рану, что операции требует, тому придется помереть.

«Вот один из бесчисленного множества примеров хорошего правления Российско-американской компании!» — с негодованием восклицает Головнин.

Он нашел и другие примеры «хорошего» правления: директора не прислали Баранову переводчиков «ни с какого европейского языка», и он обходился, что называется, подручными средствами. На английском говорил один американский матрос, состоявший на службе в компании и обучавший мальчиков в школе Новоархангельска; правда, он не знал русского языка. Немного понимал по-английски племянник Баранова, с немецкого переводил один из корабельщиков. «Вот и весь дипломатический корпус Российской Американской компании в Северной Америке», — едко заметил Головнин.

А ведь могли бы, считал он, найти и прислать сюда несколько студентов, «во множестве праздношатающихся в столице». Но не в нерасторопности директоров компании было дело, а в суровом климате Америки и тяжелом, опасном пути, на который мало кто мог решиться. Потому и не будет в поселениях еще долгое время ни переводчиков, ни лекарей, ни приходских священников. Однако со временем ситуация изменится: в 1820 году откроется больница, в которой будут все необходимые инструменты и лекарства; появится врач, а в 1823-м приедет священник Иоанн Вениаминов и проживет в Америке безвыездно 15 лет.

Баранов угостил офицеров прекрасным обедом, во время которого играли местные музыканты, потом песенники исполняли русские песни, а когда произносили здравицу императору Александру I, палили крепостные пушки. Моряки признались Баранову, что ожидали увидеть «компанейские селения в самом жалком положении по недостатку в пище», а обнаружили роскошный стол, полные амбары, куда с американских кораблей сгружали муку, сухари, рис, солонину, привезенную с Сандвичевых островов соль и «корень, называемый тара».

Сам Баранов был в быту неприхотлив: вставал рано, ел один раз в день, в разное время, когда был свободен от дел. Но гостей — и русских, и иностранных — потчевал радушно, посмеиваясь и с видимым удовольствием наблюдая их неподдельное удивление.

Капитан американского торгового судна Джон Д"Вулф тоже ожидал обнаружить русские поселения в жалком состоянии и, по собственному признанию, намеревался найти доказательства того, что «русские недалеко ушли от дикарей». Но увидел иное: «У него (Баранова. — Н. П.) острый ум, непринужденные манеры и умение держать себя, и он, по-видимому, вполне соответствует той должности, которую занимает. Он пользуется величайшим уважением индейцев, смотрящих на него со смешанным чувством любви и страха». Баранов с улыбкой слушал льстивый рассказ Вулфа о том, как на подходе к гавани его судно окружили байдарки с индейцами и в их криках американцы смогли разобрать только одно слово — «Баранов».

Для самого правителя эти встречи были интересны в первую очередь возможностью поговорить и послушать. Офицеры рассказывали о службе, вспоминали боевые операции, в которых приходилось участвовать; капитаны американских кораблей больше толковали о торговле в индийских и китайских портах, о кругосветках. Баранов во время застолий становился словоохотлив и готов был до утра рассказывать местные истории. «Он сообщал нам охотно о всём том, что только не клонилось к открытию секретов компании», — вспоминал Головнин. Когда друзья правителя затягивали песню, сочиненную им самим, он выходил из-за стола, становился в общий круг и запевал вместе с ними:

Было видно, что эти люди, пройдя через многие испытания вместе с Барановым, доверяли ему безгранично и действительно составляли здесь, на краю земли, «согласное братство».

Особенно растрогало моряков вечернее прощание, когда Баранов выстроил своих промысловиков в крепости рядом с пушками и велел в честь офицеров несколько раз прокричать «ура!».

Правитель был заинтересован в помощи офицеров и свою предлагал, не скупясь: «Баранов уступил нам нужное для нас количество провизии и некоторых других вещей по ценам, во что они обошлись компании. Чрез это он сделал нам большое одолжение». Головнин и его офицеры, в свою очередь, не раз помогали Баранову — и в переговорах с иностранцами, и в составлении письменных договоров на разных языках; они согласились доставить на своем шлюпе на Камчатку большой груз ценных мехов, взяли к себе на борт тяжело раненного в стычке с индейцами промысловика, которому оказал помощь корабельный врач. Но главное — когда Баранов получил известие о готовящемся нападении пиратов, шлюп несколько месяцев дежурил у Новоархангельска.

Водка и ром в застольях у Баранова лились рекой, но правило, заведенное им, соблюдалось неукоснительно: половина защитников крепости должна была оставаться трезвой. На следующий день они поменялись местами с другой половиной. Головнин замечал: «Сей порядок или, лучше сказать, очередь быть пьяным, наблюдается с величайшею точностью, как по причине строгой дисциплины, в какой г. Баранов содержит свой гарнизон, так и потому, что промышленные сами хорошо понимают, какой опасности может их подвергнуть самая малейшая оплошность».

Капитаны американских судов, приглашая Баранова и русских морских офицеров к себе, тоже не хотели ударить в грязь лицом. Собственных поселений рядом с Новоархангельском у американцев не было, и для приема гостей они обычно на одном из островов в заливе ставили палатки, украшали их флагами и даже устанавливали легкие корабельные пушки для салютов. Головнин назвал один из таких обедов, где были блюда и напитки всех стран, «редкостью даже и в самих столицах». Конечно, всё это делалось исключительно для Баранова, и даже стихи, сложенные американцами, состояли сплошь из комплиментов главному правителю.

Головнин, описывая забавы колонистов, не стал заниматься морализаторством, вполне понимая особенности жизни этих людей на краю света во враждебном окружении. Многие из них, если не все, не могли вернуться домой, поскольку за годы службы оказывались в больших долгах перед компанией; те, кто всё же уезжал на родину, из-за смены климата прожили потом недолго. «В таких увеселениях они позабывают свою горькую участь, а ожидая оных как некоего торжества, долженствующего хотя на короткое время их осчастливить, они удаляют от себя отчаяние, в которое ввергла бы их скучная однообразная жизнь в вечном удалении от своего отечества…»

Да, Баранов потакал незатейливым вкусам и слабостям промысловиков, но при этом оставался жестким руководителем. Карты и прочие азартные игры — источник драк, разорения, а нередко и самоубийств — были им строго запрещены. Чтобы туземки не становились причиной раздоров, Баранов советовал покупать дочерей у алеутов и жить с ними, как с законными женами.