Первый правитель
Ранним летним утром 1809 года к Новоархангельску подходил шлюп «Диана». Путь в гавань преграждали многочисленные островки и торчащие из воды россыпи камней, точно намеренно положенные обитателями крепости для непрошеных гостей. Командир шлюпа лейтенант В. М. Головнин, опасаясь посадить корабль на мель, ждал, когда из крепости вышлют буксир и лоцмана. Было тихо и безветренно, залив Аляска спал, окутанный предрассветной мглой, и в этой сонной немоте морякам казалось, что в столице Русской Америки их никто не ждет.
Но вот в пятом часу утра потянул свежий северо-западный ветерок, туман рассеялся и, словно из небытия, возник остров Ситха с его деревянной крепостью на холме и качающимися на волнах в гавани свежевыстроенными и еще неоснащенными судами под флагами компании. В тот же миг, словно сговорившись с ветром, невидимый режиссер дал команду и загрохотали крепостные пушки. Один, два, три залпа… всего 11 раз. Едва замолчали пушки, как от острова, что назовут именем Баранова, медленно отвалил шлюп, на палубе которого в сюртуке и с орденом Святой Анны на шее стоял сам главный правитель колоний — коллежский советник Александр Андреевич Баранов.
Когда шлюп подошел к борту «Дианы», стало видно, что знаменитый правитель роста невысокого, плотный, в движениях энергичен, но не суетлив. Баранов неторопливо поднялся на палубу, подчеркнуто вежливо раскланялся с командиром и потребовал объяснений: пушки салютовали в честь императорского флага, развевавшегося на «Диане», и командир по морской традиции был обязан произвести ответный салют в честь флагов компании.
— Отчего мы не услышали ваших выстрелов? — строго спросил Баранов. Лейтенант Головнин, хотя и уступал Баранову летами вдвое, но на флоте был личностью известной. К тому времени он уже успел повоевать со шведами, послужить в английском флоте под началом не кого-нибудь, а прославленных адмиралов Нельсона и Колингвуда, написал книгу о морских сигналах, которой моряки будут пользоваться четверть века, и даже смог сбежать из южноафриканского Саймонстауна, где англичане держали его шлюп в плену 13 месяцев. Первый в истории флота лейтенант, которому доверили командование кораблем, был, безусловно, умен и талантлив, к тому же остер на язык, за словом в карман не лез и мог припечатать так, что его суждения — едкие и далеко не всегда справедливые — надолго западали в память.
К берегам Америки каждые два года из Кронштадта уходил военный корабль с грузом для колоний. Командиры кораблей имели предписание докладывать в Петербург о состоянии тамошних дел и о том, нет ли притеснений жителям и колонистам от правителя и приказчиков компании. Баранов, разумеется, знал об этом задании, которое военные моряки должны были исполнять тайно, но далеко не со всеми командирами кораблей получалось установить дружеские отношения.
Офицеры — дворяне, окончившие Морской корпус, — в силу естественных для того времени сословных различий могли говорить с «темными» купцами только свысока. Однако Петербург да и вся «Расея», откуда Баранов уехал 19 лет назад, были далеко, а Америка — вот она, и здесь вожди воинственных индейцев, губернаторы и коменданты крепостей Новой Испании, ушлые купцы британских и американских компаний признавали власть только одного человека, без которого здесь не решался ни один вопрос. Так что не только Баранову нужно было как-то ладить с офицерами, но и командирам кораблей приходилось находить общий язык с «необразованным» правителем.
Впоследствии Головнин напишет много нелестных слов об основателях компании и ее руководстве; достанется в его записках и Баранову, который так долго жил среди дикарей, что и «сам одичал». Но это будет много позже, а сейчас моряк должен был объяснить проявленное им непочтение к компании, и он изменил бы себе, если бы упустил случай съязвить.
— Американская компания имеет большие права и преимущества, — начал было лейтенант и собирался добавить «слишком уж большие», как вдруг осекся, наткнувшись на тяжелый взгляд. Выдержать его и не смутиться оказалось нелегко даже такому задире, как Головнин. От этого уже немолодого человека, который, чуть наклонив лобастую голову, ждал объяснений командира шлюпа, веяло такой силой и такой спокойной и властной уверенностью, что самые едкие слова лейтенанта выглядели бы в этой незримой дуэли уколами учебной рапиры против удара кулака.
Головнин откашлялся и продолжил, стараясь не встречаться глазами с Барановым:
— К сожалению, в законах российского флота про салюты крепости и судам под флагом Российско-американской компании пока ничего написать не успели. Но я отдам приказ отсалютовать вашим кораблям по морскому уставу.
Согласно русской морской традиции, самый полный салют — 31 выстрел — производился в честь императора; наследнику престола салютовали двадцатью пятью выстрелами, великим князьям, коронованным особам и президентам республик — двадцатью одним; в честь остальных начальствующих лиц палили, в зависимости от чина, от девяти до девятнадцати раз (на русском флоте число выстрелов всегда было нечетное). Так что 11 выстрелов, произведенных пушками крепости в честь «Дианы», были знаком уважения; шлюп же должен был отсалютовать «купцам» (так называли торговые суда) двумя выстрелами меньше.
Баранов, выслушав объяснение, молча кивнул в знак того, что удовлетворен им, и приказал мореходу своего шлюпа следовать за «Дианой». Он сам, как простой лоцман, показал Головнину лучшее место для якорной стоянки — там, где песчаное дно и глубина 13 саженей. Уж кому как не ему была известна каждая сажень глубины в бухте, где он терял людей, откуда уходил, теснимый индейцами, и куда вновь возвращался.
Когда «Диана» проходила мимо крепости, ее пушки салютовали уже не одиннадцатью, а только девятью выстрелами, и шлюп был вынужден ответить тем же. Покидая «Диану», Баранов как ни в чем не бывало пригласил ее командира и офицеров к себе домой на обед.
Так завершилась своеобразная дуэль лейтенанта с главным правителем русских поселений Америки, заставившим уважать и себя, и компанию.
Днем моряки побывали в крепости. «Все укрепления оной, — писал Головнин, — состоят в солидных деревянных башнях и крепком высоком палисаде, в котором прорубленные отверстия составляют амбразуры, а в них поставлены разных калибров пушки и карронады. Строения внутри, как то: казармы, анбары, дом начальника и проч. — построены из самого толстого лесу и весьма прочно».
Мебель в доме Баранова была дорогая, специально привезенная из Петербурга и Англии, — богатой обстановки требовало положение правителя, который, принимая в своем доме людей разных чинов и званий, представлял интересы не только торговой компании, но и России. И крепость, и внешний вид дома Баранова, и его убранство показались офицерам «очень обыкновенными».
Но что действительно их поразило, так это огромная библиотека в доме правителя, где были книги на всех европейских языках. Библиотеку начал создавать еще Шелихов, который передавал для школы книжные посылки с каждым кораблем, но большую часть книг привез Н. П. Резанов. Это были подарки от митрополита Амвросия, графов Н. П. Румянцева и П. А. Строганова, адмирала П. В. Чичагова, академика и директора Публичной библиотеки А. Н. Оленина, поэтов И. И. Дмитриева и М. М. Хераскова. На полках стояли роскошные фолианты в кожаных переплетах, учебники по всем школьным предметам, богослужебные книги, чертежи судов, и всё это богатство предназначалось, как писали дарители, «для просвещения американского юношества». В отдельном кабинете Головнин увидел секстанты и октанты, хронометры, теодолит, подзорные трубы, астролябии, телескоп и микроскоп, барометры и термометры.
Но откуда и зачем здесь картины? Как признался Головнин, «я плохой знаток в живописи», однако такое богатое собрание полотен известных живописцев заслуживало лучшего места, чем дикие земли на краю света, где их оценить-то было некому, кроме Баранова. «Из всех образованных чужестранных народов одни лишь торговые корабельщики Соединенных Американских областей посещают здешнее место, а они не слишком большие знатоки в изящных художествах», — заметил командир.
Баранов объяснил, что картины подарили знатные петербургские особы для просвещения народов Америки. С удивлением рассматривая портреты вельмож в мундирах, нездешние пейзажи и упитанных Амуров и Психей, Головнин встретился глазами с правителем. Тот усмехнулся: