Шелихов был далеко не первым, кто демонстрировал преимущество ружей перед стрелами. В 1721 году нидерландский мореплаватель Якоб Роггевен обнаружил в Тихом океане неизвестный остров, который назвал островом Святой Пасхи. Высадившись на берег, он не встретил никакого сопротивления со стороны туземцев, но тем не менее приказал расстрелять безоружную толпу, собравшуюся посмотреть на корабль. Англичане называли это хорошим способом «запечатлеть в памяти островитян смертоносный эффект огнестрельного оружия».
Шелихов, демонстрируя технические и прочие блага цивилизации, не пытался выдавать их за «волшебство» и не стремился предстать в глазах туземцев «белым богом». Он показывал, как за неделю ставят избы: «Почитали они чудом скороспешное строение наших домов, потому что они над одной своей хижиной трудятся, отесывая доски заостренными железами, несколько лет». Ночью демонстрировал изобретенный механиком Иваном Кулибиным фонарь (в нем использовались вогнутые стекла) и объяснял принцип его действия конягам, которые вначале «думали, что то было солнце, которое мы похищали, приписывая и мрачность дней причине оного».
Неменьшее изумление вызывало у туземцев собственное отражение в зеркале. Но более всего их поразила письменность. Шелихов отправлял иногда кадьякцев с записками к приказчикам, перед этим всегда рассказывая, что им предстоит сделать или принести. Так, однажды он послал человека за сушеным черносливом, а гонец на обратной дороге съел половину сухофруктов. Шелихов прочитал записку приказчика, где указывался вес чернослива, и призвал кадьякца к ответу. Тот удивился и признался в краже: «Это подлинно, что сия бумажка востро на меня глядела, когда я их ел, но впредь я знаю, как от сего избавиться». Отправленный за новой посылкой и опять уличенный, тот был потрясен — ведь теперь, поедая чернослив, он зарыл бумажку в песок. Как же велико волшебство этих значков!
Шелихов старался возбудить у островитян стремление учиться и перенимать культурные привычки. Любопытно замечание английских офицеров: увидев, как туземцы раскланиваются с ними при встрече, снимая шляпы, они были уверены, что этому их научили русские. Да и сам капитан Кук, познакомившись с алеутами на Уналашке, был восхищен их честностью и миролюбием: «Склонен думать, что эти качества отнюдь не природные… обладают они ими благодаря общению с русскими».
Со временем усилия Шелихова начали приносить плоды; туземцы, перенявшие некоторые черты новой жизни, стали с насмешкой относиться к собратьям-невеждам. Пресекая ссоры между своими работниками, Шелихов не упускал случая показать и остальным аборигенам, что любой мир лучше войны: «Защищая же их людьми моими от набегов на них диких из других мест, дал им почувствовать, сколько приятно жить в покое, ибо после сего не отваживались их неприятели делать на них нападения».
До зимы постарались поставить дома и соорудить крепость, на первых порах «плетневую». Но и это далось «с великим трудом» — приходилось часть людей держать часовыми: пока одни строили, другие охраняли. Шелихов распорядился «караулы в гавани и по всем артелям наиосторожнейшия иметь», ружья чистить, а начальникам артелей еженедельно проверять их чистоту и исправность, кто не будет выполнять — штрафовать. Не умеющих стрелять — обучить, «а за непонятность и пренебрежение стыдить с отлучением из артели». Секрет огнестрельного оружия все должны были «накрепко» сохранять от туземцев.
Когда построили крепость, Шелихов завел правило не выходить из нее по одному и без оружия, и все последующие годы в Русской Америке его соблюдали неукоснительно. Тот, кто отступал от него, расплачивался жизнью.
Весной, едва прогрелась земля, начали копать огороды, посадили привезенные с собой семена, вспахали землю и посеяли хлеб. Шелихов отметил: «Есть хорошие и годные к хлебопашеству земли, в чем я и самыми опытами удостоверился, сеяв ячмень, просо, горох, бобы, тыкву, морковь, горчицу, свеклу, картофель, репу и ревень». Из всего перечисленного не уродились лишь просо, горох, бобы и тыква — поздно посадили. Но опыты вскоре пришлось прекратить: случился неожиданный подъем воды, и море затопило грядки. Подобные агрономические опыты проводил и святитель Иннокентий на Уналашке и пришел к неутешительным выводам: в сыром климате при слишком коротком лете успевают вызревать разве что репа, редька, морковь и свекла, а у картофеля клубни мелкие.
Когда по осени собрали урожай, Шелихов велел накормить овощами конягов; по его словам, новая еда им очень понравилась — «крайнюю почувствовали охоту». Но, по многолетним наблюдениям мореплавателей и миссионеров, ни земледелие, ни скотоводство не увлекли местных жителей, а огородничество привилось гораздо южнее, в Калифорнии. Здешние же племена еще долго жили тем, что давали им море, река и лес.
Команда Шелихова так же, как и туземцы, ловила рыбу, била на льду сивучей, моржей, тюленей, запасала жир. Хлеба, конечно, не хватало, но выходили из положения разными способами. Джеймс Кук расхваливал кулинарные способности промысловиков на Уналашке: «Русские обладают искусством из посредственной снеди изготовить вкусные блюда. Мне очень понравилось приготовленное ими китовое мясо; недурной заменой хлеба служит им пудинг или пирог из лососиной икры, тщательно взбитой и обжаренной».
Всю зиму осматривали на байдарах северное и западное побережья острова, земли вдоль Камышатской губы, которую потом назовут заливом Кука; торговали с туземцами. Шелихов отметил, что тамошние жители говорят на ином, чем коняги, наречии. Из Трехсвятительской гавани выезжали на юг и восток, осматривали соседние острова, ходили по Кенайскому заливу и в Чугацкую бухту, чтобы вести торговлю с местными племенами.
Прожив три года в Америке, Шелихов описал, как умел, и свое плавание, и аборигенов, и природу островов — всё сколько-нибудь значительное, что могло пригодиться в дальнейшем. Мореплаватель В. М. Головнин называл Шелихова «безграмотным», считал, что его записки написаны «варварским слогом», где «бестолковщина на каждой странице». Однако Шелихов не считал себя ни ученым, ни исследователем — он был купцом и знал толк в своем деле. И далеко не каждый из посетивших острова и Аляску купцов занимался их описанием — об этом тоже следует помнить.
«Острова, лежащие около американских берегов… более каменистые и преисполненные гор», — писал он. Лесов нашли мало, но они всё же были — ель, береза, рябина, много тальника и ольховника. Климат на острове не отличался от материкового: сырая, дождливая погода начиналась с конца лета и продолжалась иногда до декабря; зима наступала в январе, порой была снежная, с метелями и морозами до минус 20 градусов. Случалось, снег выпадал и весной — в марте и даже в апреле, а в горах лежал всё лето. Интересно наблюдение Головнина: при отплытии с Камчатки в Америку в конце мая на судне повесили говяжью тушу, а спустя месяц у Алеутских островов мясо всё еще оставалось свежим.
На Кадьяке и соседних островах росло много трав, вызревали ягоды: «малина, голубица, черница, морошка, брусника, калина, клюква и княженика»; их заготавливали на зиму, чтобы избежать цинги. Английские мореплаватели, кроме ягод, делали в тех же целях «еловое пиво».
Птицы встречались по большей части знакомые: гуси, утки, вороны, галки, «канарейки черные, называемые напойки», сороки, чайки, цапли, кулики, журавли, гагары. Были и такие, что «очень не худо поют, но весьма тихо и почти так, как снегири».
О размерах Кадьяка сам Шелихов ничего не сообщил, но в описании его путешествия, составленном уже не им и вышедшем в 1793 году, есть примечательная фраза: «Величина сего острова, за опасностью нападения островитян, точно не известна, но полагают в длину 200, а в ширину от 20 до 30 верст».
В декабре 1785 года Шелихов и мореходы «учинили» «Постановление», в котором подвели некоторые итоги своей деятельности. За год они исследовали остров и пролив до полуострова Кенай, «описали, на карту и план положили». Смогли наладить — «с великим трудом по битвам и по претерпению крайних многих нужд и опасностей» — торговлю с немирными конягами. Правда, она пока прибыли не давала, поскольку коняги хотели менять меха лишь на копья и ножи, «коих продавать мы удерживаемся» — по вполне понятным причинам. Обучили русскому языку и грамоте туземных мальчиков, и те стали служить толмачами.
Но за время, прошедшее с начала экспедиции, многие ее участники умерли от цинги, утонули или были убиты туземцами, так что проводить исследование территорий и искать новые земли стало некому. В 1785 году воинственные коняги, узнав, что в лагере Шелихова много ослабевших от цинги, снова попытались напасть, но верные люди предупредили об их планах. К этому времени стала остро ощущаться нехватка самых нужных вещей: «прядвы» для плетения неводов, котлов — привезенные с собой прогорели, потому что «с огня не сходят»: в них дни напролет варили пищу не только себе, но и аманатам и нанятым для хозяйственных работ туземцам. Потому приняли решение отправить в Охотск «Трех святителей» с командой из двенадцати моряков, чтобы компаньоны продали меха, закупили на вырученные деньги всё необходимое, набрали хотя бы человек тридцать и прислали на Кадьяк. Компаньонам также предписывалось приобрести такелаж, 100 лавтаков (шкур морского зверя), большие котлы и медь для их починки, соль, ружейные замки, а для меновой торговли с туземцами — «десять пуд бисеру, сто тысяч голубого цвета корольков, два пуда бисеру белого и красного». Члены экспедиции намеревались прожить на острове три года, после чего ждали смены из Охотска.
Так начинался новый этап истории Америки — русские заводили там оседлость и осваивали этот край, как когда-то Сибирь: рубили избы и бани, копали огороды, сеяли хлеб, строили корабли, начинали торговлю с местными и учили их тому, что умели и знали сами. Шелихов полагал, что общий образ жизни может стать основой спокойного сосуществования с «немирными» прежде соседями.
В январе 1786 года он отправил 11 человек на восток острова, в еловый лес в 160 верстах от гавани. Там они зазимовали и построили несколько шлюпок — так было положено начало Павловской гавани. В том же году посланный Шелиховым отряд построил укрепления на острове Афогнаке и на берегу Кенайской губы. В мае, готовясь к отплытию домой, Шелихов написал наставление енисейскому купцу К. А. Самойлову, которого оставлял вместо себя на хозяйстве. Оно не похоже на обычное распоряжение, которое следовало выполнить в ближайшее время; скорее это была программа на годы — так широко она охватывала едва ли не все стороны жизни русских в Америке.