– Не думал, что ты так хорошо разбираешься в углеродных цепях.

– Что ты! Химик – моя первая любовь. Он был нашим классным руководителем, а я его самым способным учеником.

– Звучит довольно криминально.

– Да уж, – Митя закатил глазки, – как сейчас помню наши с ним дополнительные занятия в лаборантской, сказка! Так. Всё. Пиши, давай. Тут «це», а тут «аш», дубина!

– Это тебе так твой химик объяснял?

– Нет, но его методами я с тобой работать не могу.

– Как считаешь, если б он тебя не совратил, ты стал бы геем?

– Он?! Меня?! Совратил?! Скорее уж я бы его совратил. Давай, не отвлекайся.

– Помнишь, ты говорил, что максимум два года с отцом проживёшь?

– Я так говорил?

– Да. Точно.

– Хорошо бы уточнить контекст, ну допустим, и что?

– Я подумал, твоя комната теперь зовётся Митиной, и даже если ты уйдёшь, я всё равно так и буду называть, как привык, Митина комната.

– Очень трогательно. Сделаете мемориал. Пиши, говорю, наказанье моё.

– Ты мне лучше стихи почитай.

– Дешёвый трюк, не прокатит.

– Да ладно! Давай! Мой парусник не слушает руля, Моя антенна не берёт волны... Как там дальше?

– Моя любовь не посещает сны. Хитрый бесёнок! Погоди, отец чуть-чуть освободится, он тебя выпорет, лично прослежу.

Наш Аркаша две недели, дома практически не появляясь, вёл напряжённые переговоры со своими немцами. А договорившись, они его к себе в Германию пригласили. По работе. Осмотреть их предприятие (медтехнику они, вроде бы, делают), ещё на месте там с каким-то начальством встретиться. И вот однажды за ужином папа нам с Митей об этом объявил. Я только раскрыл рот спросить, скоро ли он вернётся, как Митя перебил меня:

– Очччень хорошо! Я, кстати, в Германии толком и не был, проездом только во Францию.