– Чайник поставил?

– Ой. Чайник забыл.

– Ну, ничего, сейчас…

– Я сам, я сам! Ты садись, пап, не беспокойся.

Тут, конечно, Олеся является. И глаз-то толком открыть не может, а туда же:

– Кушать хотите? Сейчас покормлю вас.

Папа говорит:

– Иди, ложись, беспокойное созданье.

Меня бы она, разумеется, ни за что не послушалась, но папе удалось её убедить, что ничего страшного не случится, если на этот раз мы без присмотра отужинаем. Олеся потрогала мой лоб и щёку, видимо, осталась довольна, погладила по голове, поплелась к себе нехотя. Тут же вернулась:

– Вы посуду оставьте, я утром уберу.

– Хорошо, хорошо. Спокойной ночи.

Какое всё-таки счастье! Я и папа. Вдвоём. Давно мы с ним одни не ужинали, а чтобы ночью, так вообще никогда.

– Как переговоры?

– Ты знаешь, очень удачно, прямо на удивление. Фашисты в нас вложились хорошо, акций накупили, так что у нас теперь, считай, европейское предприятие, немецкая медицина. Название, естественно, сменим.

Я захихикал, чуть не поперхнулся.

– Что ж ты их фашистами-то?

– Так мы немцев шуткой называем. Ты что не слышал никогда?

– Слышал, но не от тебя.

– Это не конец ещё, с утра продолжим. У тебя, сынок, как дела?

– Может тебе лучше поспать пойти? Если утром снова на работу, отдохнуть же нужно.