— Да нет тут никакого риска, — улыбнулся Андрей с явной насмешкой (или мне померещилось по пьянке?).

А сам показывает на часы: — Только ты быстрее решайся, Урал.

— Ах так! — воскликнул я.— Урал, да?! Урал, если хо­чешь знать, это о-го-го! Урал, он возле солнца стоит! Мне не веришь, так ты Алексеева почитай, темнота! — И с ходу нырь туда.

Правду Голочалов говорил — сплошная серятина.

«Куда ты завел нас, Сусанин?» — «Молчите, охламоны, сам заблудился».

Мне даже грустно стало — как ребенку, которому под­сунули красивый золоченый фантик, а в нем ничего. Это ж как меня сумели напутать на пустом месте! Как маль­чишку! А на деле...

«Обман, обман, кругом обман»,— сказал разочарован­ный ежик, слезая с кактуса.

Потому я и сунулся дальше — может, увижу хоть что-то. О предупреждении Андрея и о его рассказах про исчезновения людей я уже не помнил. Да и не таили эти врата за собой ничего ужасающего.

То, что переборщил, я понял сразу. В голове мгновенно сработал предупреждающий колокольчик динь-динь, сердце екнуло, мол, совсем ты, парень, очумел. Но коль почки отвалились, к «Боржоми» притрагиваться ни к чему, ибо бесполезно. Так и тут. Куда предупреждать, коль меня заволокло, затянуло и понесло. Причем самое удивительное, так это что я никак не мог понять, то ли лечу вверх, то ли падаю вниз. А может, вообще завис в воз­духе? Хотя, наверное, все-таки падал, потому что спустя еще секунду я плюхнулся, но мягко, потому как в снег. Это в августе-то...

Тут же я ощутил далеко не летний холод и осторожно приоткрыл глаза — лететь с зажмуренными проще, зато после приземления... Оказывается, я очутился где-то на проселочной дороге. Если точнее, то в метре от нее и стоя­щим в рыхлом сугробе. Прямо возле меня небольшая ка­рета, обтянутая чем-то черным — то ли кожа, то ли ткань. Чуть поодаль, метрах в полутора, стоял мужик в коричне­вом полушубке, отчаянно размахивавший здоровой же­лезной палкой с круглым утолщением, утыканным на конце шипами, и одетый явно для съемок какого-то исто­рического фильма. Приходилось ему нелегко — в одиноч­ку отбиваться сразу от троих вооруженных оборванцев, обступивших его, задачка та еще.

Судя по всему, сюжет был взят где-то из шестнадцатого века, но иллюзия Средневековья была создана режиссе­ром полностью. Особенно мне понравились две милые боярышни в нарядных богатых одеждах. Платки с шапка­ми сбились ближе к затылку, и было видно, что одна чер­ненькая, а вторая — светло-русая, почти белокурая. Они стояли по другую сторону кареты, смотрели на мужика, отчаянно отбивающегося от наседающих на него шаро­мыг, и время от времени испуганно озирались по сторо­нам, по-видимому, в поисках спасения.

«Классно играют,— мелькнула мысль.— А где добрый молодец на лихом коне? Где спаситель и где... камеры?»

Только теперь до меня дошло, в каком положении я оказался. Хорошо хоть, что увлеченные сражением люди не обращали на меня ни малейшего внимания, а от деву­шек меня частично закрывала карета.

— Ясно,— сказал я сам себе.— Получается, что Серая дыра — это...

Но дальше почему-то не думалось. Навевает галлюци­нации? Не пойдет — людей-то потом не находили вообще. Машина времени? А это и вовсе ни в какие ворота. Так я додумаюсь черт знает до какой бредятины. И вообще, это слишком необычно, чтобы оказаться правдой. Такое мог­ло случиться в каком-нибудь фантастическом фильме и с кем угодно, но только не со мной. Тогда что я вижу перед собой? Почему я не могу выдернуть из сугроба ноги? И во­обще, вот эти средневековые вояки с экзотическими ви­дами оружия — они как, призраки или...

Я слегка нагнулся, пытаясь помочь ногам и выяснить, кто меня за них держит, оглядел себя повнимательнее и ахнул. Трудно сказать, через какие колючки я летел, хотя ничего такого не почувствовал, но, судя по моей одежде, на которой не было живого места, заросли ежевики, мали­ны и крыжовника тянулись отсюда и до горизонта. Един­ственное, что относительно уцелело,— берцы, хотя и на их толстой коже виднелись царапины и рваные полосы. Все остальное кое-где свисало с меня лоскутами, в других мес­тах зияло дырами, спереди с камуфляжа сиротливо свисал полуоборванный карман, сбоку... Короче, точная копия вояки, который за три года активных боевых действий так и не нашел времени, чтобы хоть раз что-то подшить или залатать, предпочитая ходить как есть.

Тут я поднял голову, не довершив осмотра, и вздрог­нул. Количество атакующих к этому времени убавилось на треть, но один из уцелевших оборванцев, изловчившись, лихо хрястнул мужика в коричневом полушубке огромной сучковатой дубиной по голове. Причем удар был нанесен с такой силой, что череп этого мужика как-то сухо кряк­нул, расколовшись, а сам он рухнул навзничь в большую лужу. Брызги из нее и долетели до меня, заставив вздрог­нуть. Оборванец горделиво выпрямился, подбоченился и осклабился во всю ширь рта, недобро глядя в сторону де­вушек.

«Так,— подытожил я,— если это галлюцинации, то че­ресчур правдоподобные, с осязательными и слуховыми эффектами. Полная иллюзия реальности. А если... гм-гм... то надо что-то делать. Не нравятся мне эти улыб­ки. Приличные люди так девушкам не улыбаются. И вооб­ще, чтобы попытаться познакомиться, совершенно нео­бязательно наваливать на своем пути горы трупов».

Покойников, или почти покойников, и впрямь хвата­ло. Очевидно, нападение было неожиданным, к тому же лес в этом месте слишком близко подходил к дороге — не больше двух десятков метров отделяли его опушку от узе­нькой колеи. Били из луков — вон они, охраннички, и в каждом по стреле. Но даже в таких неблагоприятных усло­виях оставшиеся в живых дали достойный отпор. Лежа­щий совсем рядом, головой к моим ногам, даже после по­лученной в спину стрелы еще пытался вытащить саблю из ножен, но, судя по чистому клинку, вступить в бой сил у него уже не хватило.

Вообще-то трудно было разбираться с тем, сколько средневековых отморозков принимали участие в нападе­нии и сколько человек отражали их атаку. Ни у кого ни формы, ни погон, ни каких-либо иных знаков различия. Оружие тоже исключительно холодное, хотя погоди-ка, вон и ружьишко. Правда, изрядно пострадавшее, даже ды­мится у него что-то сбоку, но как знать — вдруг еще год­ное.