Глава 6. Красноярская революция

Я знаю, чем накормить народ. Но будет ли он это есть?

Для сибирских рабочих начала ХХ века хозяин предприятия воспринимался не столько, как сторона трудового соглашения, сколько как отец-кормилец, который “милостью Божьей” может обеспечить куском хлеба рабочего и его семью, спасти от голода и нищеты. Активно переселяя в эти края своих подданных, самодержец даже не подумал о том, как они будут снискать хлеб насущный в этих суровых местах, где создание одного рабочего места стоило на порядок больше, чем в европейской части России, а инвестиций и социально активных людей – организаторов производства было на порядок меньше.

Однако даже такую тепличную атмосферу абсолютно инфантильное и капризное государственное управление последнего императора умудрилось разрушить своими совершенно непонятными догмами и нелепыми запретами.

Указ о кухаркиных детях, то есть о запрете на учёбу для простолюдинов, ценз оседлости, то есть запрет на свободный выбор места жительства для евреев, масса нелепых сословных ограничений в эпоху промышленной революции смотрелись смешно и коряво.

В результате Россия получала технологическое отставание и дефицит квалифицированных кадров на фоне переизбытка неквалифицированной и неграмотной рабочей силы, воспроизводившейся в крестьянской среде. Закономерным результатом такой крайней социальной поляризации и дискриминации и стали три революции начала ХХ века.

Стремительная политизация сибиряков под влиянием бездарно начатой Русско-японской войны проявилась в выступлениях на страницах местной печати, обличавших бездарность военного командования и просчеты царской власти, распространении антивоенных прокламаций, усилении стачечного движения, росте крестьянских выступлений.

Под абсолютно логичные и понятные требования прекратить позорную войну, улучшить условия труда рабочих и крестьян, обуздать мздоимство и произвол начальства, каждая социально-активная личность вставляла своё лыко в революционную строку. Пришло благодатное время для ловли рыбки в мутной воде.

На правом фланге политических партий, возникших в губернии, стоял Союз мира и порядка, организованных купцом А. Г. Смирновым, призывающий к политическим реформам по типу английского парламентаризма. За кулисами этого движения оставалась скупка краденного казённого имущества у интендантов, продажа военному ведомству негодного снаряжения и порченного фуража, щедрые “откаты” царским чиновникам за выгодные подряды, организация системных краж и грабежей воинских эшелонов и “заказы” конкурентов.

На левом фланге шумели местные отделение комитета РСДРП и эсеров во главе с будущим председателем ЧК Урицким, призывавшие к подготовке революционного восстания, чтобы «смести с лица земли преступное сооружение, именуемое царским самодержавием».

За спинами “топящей за социализм” молодёжи хмуро маячили фигуры профессиональных революционеров, которые под шум о произволе “царских сатрапов и душегубов” занимались собственным произволом и душегубством – грабежами и рэкетом, называемых “эксами”, заказными убийствами, называемых революционным возмездием, а также разведывательной и диверсионной деятельностью по заказу британской и японской разведок, никак не называемой и тщательно скрываемой.

В меньшей степени в революционных событиях были задействованы крестьяне. Уездные начальники отмечали, что, несмотря на активную агитацию, влияние революционеров среди хлебопашцев незначительно. Вот одно из агентурных донесений: «Несколько дней назад трое агитаторов отправились из г. Красноярска в подгородное селение с целью революционной пропаганды. При первой же попытке привести в исполнение свое намерение агитаторы были избиты крестьянами; они были так напуганы, что не решились даже разбросать имевшиеся у них прокламации из боязни быть убитыми крестьянами и сами их уничтожили».

Но была в это время в революционном Красноярске еще одна сила, о которой крайне неохотно вспоминают и левые, и правые. Эта сила – второй железнодорожный батальон под командованием 25-летнего прапорщика Андрея Илларионовича Кузьмина, отказавшегося применять силу против рабочих, но не позволившим разгуляться и насилию профессиональных революционеров.

Солдаты Кузьмина одинаково энергично гоняли черносотенцев, пытавшихся устроить погромы “неверных” и били по рукам социалистов, пытавшихся разграбить арсенал, банк и другие привлекательные городские объекты. За первое его ненавидели правые. За второе – левые. Как писал сам Кузьмин «Мы не требовали ни социализма, ни республики. Поставить армию на внепартийный путь, на путь только вооружённой стражи казалось мне наилучшим решением вопроса».

Такая взвешенная аккуратная позиция для облеченного властью 25-летнего офицера – это неожиданно, солидно и благородно. Поэтому фамилия Кузьмина в записках сценариста была выделена и дважды подчёркнута, а рекомендации для “братьев Пожарских” настоятельно предлагали использовать его потенциал как можно активнее и шире.