– Ты кто? – прохрипел князь и не узнал своего надтреснувшего голоса.

– Так Прохор я, спросить хотел вас, а тут вон как вышло… Дюже быстро вы упали, хорошо что я подхватить успел, а то бы расшиблись…

– Служил, Прохор? – князь опёрся на его руку и сел на край сцены…

Из зала на него участливо, опасливо, насмешливо смотрели сотни глаз. Ну да, – раздражённо подумал Николай Михайлович, зрелище – первый класс… нечасто перед местной публикой генералы, как курсистки, в обморок падают…

– А как же, конечно служил, – трандычал рядом Прохор, поддерживая генерала за локоть, – Владимирский 61й пехотный полк… турка со Скобелевым воевал, из его рук медаль георгиевскую принял, там меня и подранило. Вот с тех пор и началось – не могу тяжелую работу делать – задыхаюсь, с того и бедствую…

Князь перевел дух, потряс головой и осторожно вдохнул – стальной обруч, сдавливающий грудь, ослаб, но всё ещё ощутимо давил на ребра.

– А таким, как ты, Прохор, мы будем помогать! Всем миром, чтобы ветераны, потерявшие здоровье на царской службе, на паперти не христорадничали… И начнем, пожалуй, прямо сейчас…

Сказав это, князь лихо скинул сапоги и сунул в руки опешевшего Прохора:

– Носи солдат! Как-никак царские!

И в этот же момент Николай Михайлович почувствовал, как со скрежетом слетел обжимающий ребра обруч, растворилась стучащая в виски боль и начала гаснуть и растворяться в закромах сознания эта страшная, давящая душу и тело память из будущего о его расстреле…

– Боже мой, неужто у меня получилось изменить судьбу? Неужто получилось? – буквально взвыло сознание…. Счастье от того, что отступает, уходит тоскливое чувство фатальной предопределенности, искало какого-то выхода, эндорфины требовали “продолжения банкета”. Эх, где наша не пропадала!

Вслед за сапогами, на плечи стоявшего истуканом Прохора, легла генеральская шинель, а на макушку – генеральская фуражка…

– Ну что, солдат, одной проблемой меньше? – подмигнул князь служивому и обвел глазами притихший зал, – вопросы ещё есть?…

Как закончился митинг, Николай Михайлович помнил смутно. Его ещё что-то спрашивали, он что-то отвечал… Краем глаза видел Прохора, уже примерившего новую обувку, которого окружила восторженная толпа, где каждому хотелось потрогать сукно на ощупь и похлопать счастливчика по плечу. После окончания собрания его, как именинника поздравляя и цокая языком, поволокли на улицу, где поджидали, сгорая от любопытства, те, кому не хватило места в зале.

Чувствуя себя проскакавшим не менее 20 верст верхом, князь добрёл до кабинеты администратора, рухнул без сил на кожаный диван и закрыл глаза, прислушиваясь к своему внутренним ощущениям. Чувство неотступной тоски, чувство фатальной неизбежности исчезло, но умиротворение и спокойствие не приходили. Какие-то кошки всё ещё скреблись в тайниках души, и чтобы прогнать их, князь от души, с хрустом потянулся и с силой втянул в себя воздух… Как вдруг с улицы донёсся сухой и короткий, вроде удара хлыста выстрел, раздался топот десятков сапог, дурным голосом заголосила какая-то женщина…

– Да что ж у нас всё не слава Богу, – рыкнул князь, босиком выбежав в коридор и нос к носу столкнулся с собственным денщиком…

– Ваше высокопревосходительства, там это…, – клацая зубами, выдавил из себя солдат, – кажись вашего “крестника” убили…

– Это, наверно глупо, Сандро, но первое, что я вспомнил, когда увидел мёртвого Прохора, это слова сценариста о том, что у знатных родителей дети рождаются не только с серебряной ложечкой во рту, но и с мишенью на лбу… А еще подумал, что просто переписать будущее не получится… Ружьё всё равно выстрелит и пуля всё равно убьёт, весь вопрос только в том, кого…

– А я вспомнил его слова, что времени после Читы у нас не останется, но всё равно не ожидал, что охота будет объявлена столь скоро…

– Ну и кем же объявлена охота на моё высочество? – скривился Николай Михайлович.