Ф.Г. Он не националист, он шовинист. В этом и беда! И хотелось бы видеть молодых людей, которые стоят не только на либеральных, но и на националистических позициях. Это плохо, да, я признаю. Но это нужно! Так же, как и в Германии – они могли преградить дорогу Гитлеру, но они этого не сделали, а пошли за ним.
М.М. Из всего сказанного вами трудно согласиться лишь с одним – непомерно тяжелым обвинением в адрес церкви…
Ф.Г. А я убежден, что социализм – законное дитя догматического христианства. Ведь христианство завладело всем миром. Иудаизм абсолютно ничем не владел. Мусульманство находилось на периферии. Ведь это же христианство сделалось сутью мира! Разве не так? И это догматическое христианство вообще враждебно Иисусу из Назарета.
М.М. Фридрих, а правда, что «Новый мир» отклонил ваш «Псалом» из-за антихристианских тенденций?
Ф.Г. Я «Новому миру» никогда ничего не предлагал и не хочу с ним иметь дела. Он в свое время отказался публиковать «Зиму 53-го»…
М.М. Еще в те годы? Но ведь это же другой журнал, с другим редактором…
Ф.Г. А я не хочу иметь с ним дела. Это то же самое. А Залыгин еще хуже, чем Твардовский и его окружение… Вы учтите, ведь мой «Дом с башенкой» опубликовал в «Юности» полусталинист Полевой. А такие либералы, как Твардовский – никогда бы не решились…
М.М. Мне кажется, Фридрих, что вы снова, как и 20 лет назад, сознательно противопоставляете себя всем участникам нового общественного процесса – принимая на себя новый град мощных ударов со всех сторон…
Ф.Г. Вы понимаете, что сейчас происходит? Нет людей, которые могли бы сказать правду вопреки своим убеждениям… Практически нет. А если говорят правду – то говорят ее не художественно, а публицистически. А это правда некрепкая и неглубокая. Мне кажется, что в этой обстановке могут подняться только люди, находящиеся вне процесса, потому что процесс фальшивый… А что касается меня – то это не играет никакой роли. Что про меня будут говорить, кто будет… Ну если они не могут уничтожить книгу, то какое все остальное имеет значение? Материально я от них не завишу. Я сижу здесь. Я их достаю отсюда, они меня достать не могут. И что бы обо мне ни написали – это никак не может изменить мою жизнь…
Фридрих Горенштейн нервничал и смотрел на часы. Он опаздывал на какую-то важную встречу. В ответ на мою просьбу дать для «Смены» что-нибудь из неопубликованного в Союзе Горенштейн, быстро порывшись на полках, протянул кипу листов, оказавшуюся повестью «Муха у капли чая». «Смотрите, читайте… Не подойдет – отдайте в какой-нибудь журнал. Только не в «Новый мир»…»
Повесть нам подошла, и со следующей недели наши читатели могут начать с ней знакомство. А делать уточнение о том, все или не все взгляды уважаемого гостя мы разделяем, представляется излишним.
Берлин.
Опубликовано 01.05.1991, Ленинград, газета «Смена»
Виталий Вульф говорил после этого интервью (прежде всего из-за дезавуирования Шатрова) о дуэли. Она, собственно, и состоялась, правда словесная и растянутая во времени. И, скорее, это сам Горенштейн вызывал шестидесятников на дуэль своими высказываниями. Но, давая в Москве в сентябре 1991-го интервью Виктору Ерофееву, Горенштейн был в хорошем расположении духа, был весел и не хотел говорить о литературе и литераторах, сдерживался. Говорил о России.
Ф.Г. В театре ко мне подошла вдруг женщина и говорит: «Вы автор пьесы?» Я говорю: «Да». Такая пожилая женщина с перманентом… И продолжает: «Как же вы так изображаете нашу историю? Нету связи между Петром и Алексеем…» и так далее. Я ей говорю: «Ну вы знаете, запретить это теперь нельзя, я ничего не могу сделать, ничем вам помочь не могу». Был короткий разговор – она ушла. Вчера я выхожу из гостиницы «Москва», она стоит. Подходит ко мне. Я говорю: «А как вы здесь оказались?» – «А вот я в министерстве работаю, я вот мимо шла…» Не знаю, может быть, это правда? И говорит мне: «Вы не любите Россию?»
В.Е. А на самом деле?
Ф.Г. А я ей говорю: «А вы любите Россию?» Она говорит: «Я люблю Россию!»
А я говорю: «А какой прок от вашей любви России? Я был во Франции, и ни один француз не говорил, что он любит Францию. Я этого не слышал. Они просто работают, они просто любят себя, и от этого хорошо Франции. А люблю ли я Россию или не люблю ли я Россию, вот прочитайте мой роман «Место», там об этом идет разговор».
Закадровый голос: Горенштейн был в Москве в хорошем настроении и на какое-то время в иллюзии того, что у него в обновляющейся России хорошие перспективы быть услышанным, т. е. прочитанным и признанным. Не случайно он в финале разговора с Ерофеевым произнес нечто для него удивительное.
Ф.Г. И я пошел на центральный телеграф давать жене телеграмму, международную, в Берлин. И как-то скучно стало давать телеграмму: «Приехал благополучно. Целую. Все хорошо». И подписаться. И поэтому я короткую фразу написал: «Ихь бин глюлкихь!»