Ф.Г. Неужели? Нет, я не забыл. Да-да, Товстоногов… Он тоже, конечно, человек 60-х годов, хотя, в отличие от многих, обладал немалым талантом. Он держал нос по ветру и понял про меня: это не тот человек, которого надо ставить.
М.М. Вы ему много пьес предлагали?
Ф.Г. Нет, после этого – ничего… Да я ему и «Волемира» не предлагал, ему Саша Свободин ее дал. А потом Леонид Зорин рассказал мне, что он был у Товстоногова, тот прочитал пьесу и сказал: талантливый бредешник! Он же ничего не понял…
М.М. Видимо, просто это драматургия совершенно иной эстетики, такая пьеса не могла идти в театре Товстоногова…
Ф.Г. Ее еще хотел ставить Юрский, но он, наверное, боялся…
М.М. Вот уж во что трудно поверить!
Ф.Г. Ну, во всяком случае возможностей не было. Да и не очень рвался, по-моему. Но если б ему дали – наверное, поставил бы с удовольствием. Потом еще Ефремов хотел за нее браться… А сейчас вот ко мне группа бродячих актеров обратилась из Москвы, под предводительством Славы Любшина, тоже хотят ее ставить, но не знаю, что из этого получится. Разве зритель пойдет на такое? Ну пусть попробуют… Она опубликована сейчас в журнале «Время и мы» в Америке.
М.М. Я знаю, что несколько московских театров репетируют сейчас и «Детоубийцу», и «Бердичев», но, честно говоря, трудно поверить, что из этого что-то выйдет. В нашем театре при снижении исполнительского уровня слово играет все меньшую роль. А ваши пьесы непомерно велики по объему, в них обширные монологи…
Ф.Г. Но ведь и в «Гамлете» – двести страниц. Я считаю, что театра без слова не может быть, это все дурное влияние кино, которое тоже потеряло слово. Не знаю, как в России, но в тех странах, что должны поднимать свой язык, который потерян, театр играет решающую роль. Гораздо бóльшую, чем кино. Небольшие театры во многих городах – это и есть учителя языка. А то, что в драматургии долгие годы тоже господствовали дилетанты, – это беда театра. У меня скоро в «Искусстве кино» будет повесть «Искра», почитайте. Там есть персонаж, которого звали Миша. Меня долго уговаривали, чтобы я поменял на Яшу. От Яши я отказался, согласился на Гришу.
М.М. А кто все-таки прототип?
Ф.Г. Они считают, что Шатров.
М.М. Это правда?
Ф.Г. А вы почитайте. Все эти так называемые «либералы» – люди беспредельно бездарные. А Шатров – это же личность отвратительная, аморальная! Он вел против меня открытую борьбу, ходил в ЦК, жаловался – из конкурентных соображений.
М.М. Но в чем между вами могла быть конкуренция?
Ф.Г. А было так, что я в 70-е годы написал сценарий о Втором съезде партии. Там были Мартов, Плеханов… там выступал такой экономист Акимов, он сказал замечательные слова Ленину и Мартову: «Вы называете себя партией рабочего класса, но ваша задача – не подъем экономического благосостояния рабочего класса, а политическая власть. Поэтому чем хуже живет рабочий класс, тем для вас лучше. Чем лучше – тем для вас хуже. И это будет путеводной звездой вашей политической жизни». Тут все начали смеяться. Они считали – даже не стоит с ним спорить, настолько это идиотские слова. Такой был очень интересный сценарий, который должен был ставить Юлий Карасик. И Шатров ходил в ЦК, боролся против этого сценария.
М.М. В качестве кого?
Ф.Г. В качестве куратора ленинской темы. Они же боятся собственной истории!.. Он пошел в ЦК и сказал: «Кто такой Горенштейн? Какое отношение он имеет к этим важным политическим вопросам? Он написал только один рассказик «Дом с башенкой», такой посредственный рассказ!»
М.М. Но вы знаете, наверное, что с первой волной гласности у самого Шатрова были достаточно серьезные проблемы с постановкой пьес и на него довольно сильно ополчились партийные идеологи…
Ф.Г. Это, знаете, проблемы внутри одной стаи волков… Он лгал и извращал факты. Под видом правды. В его бездарной пьесе Плеханов говорит таким газетным языком: «Я отказываюсь выступать против рабочего класса, даже если рабочий класс ошибается». В действительности же Плеханов хотел занять пост министра труда во Временном правительстве, и ему даже пророчили место премьер-министра. И это не удалось только потому, что эсер Чернов, чтобы угодить большевикам, выступил против. Вот вам пример – как он подает факты. И так на каждом шагу. Знаете, с кем его можно сравнить? Был такой кагэбист, Виктор Луи, который работал на Запад. Вот Шатров работал так же, как и Луи, – он говорил такую «неофициальщину», которая в основном работала на эту же систему. Но главная беда в том, что Шатров представляет столп либерализма – человек, который постоянно сидел у всякого начальства, по дачам… Да и сейчас сидит.
М.М. Как вы думаете, Фридрих, почему на родине реакция на ваши произведения крайне осторожная? И даже «Наш современник», который всегда оперативно реагировал на возвращение в русскую литературу Гроссмана и иже с ним, о вас почему-то молчит?