Ты, словно чистокровный английский жеребец… Нет, ещё только жеребчик, но я войду в тебя, и ты сразу станешь взрослым.

Ты ещё пожалеешь об утраченной со мною невинности.

Ведь ощущаю я, всему же мне передаётся тела твоего тонкого вся дрожь, о святость девственности…

Да, лишь через руку в руке моей. Я тонко чувствую, мой Гарри…

- Не смею я коснуться поцелуем твоей ключицы, выдохнуть в неё,

Чтоб опалить дыханием горячим невинную плоть твою, мой Гарри…

Изрезанную мною в припадке безумия, охватившего, опалившего меня вслед за тобою.

Но сам вспоминай, хотел тогда ты… такой любви, жестокой, всей в крови.

Даже страшно вспомнить! Зато покуда мы в «этом» времени, то будем вместе, ведь слились наши раны с левого бока, со стороны сердца. Да, это такой средневековый ритуал, и мы прошли через него, но уж излишне большою кровью.

Хватило бы и капли.

А в мире «нашем», куда по-моему закрыта мне дорога, ты и не вспомнишь о наших томящих душу и тело, поцелуях той осенью счастливой для нас обоих.

- Неужли решусь я на это, желанное столь нам обоим?..

Придётся, ведь мой Гарри… да и я, грешный, так хотим этого… первого соития.

- Ложись, Гарри, вот так… почти тебе не будет в такой позе столь больно… сколько могло бы быть, лежи ты по-иному.

Цветами осыпаю я тебя, букетом огромным, одними лишь розами, но без шипов,

Твоя же роль их кровью невинности достойной обагрить…

Нет, крови, иншалла, не будет, ведь я с тобою чрезвычайно осторожен, ласков…

Вот отчего рассказываю я всё не на латыни, языке, тобою нелюбимом, я знаю… Да потому, что это не урок по спряжению латинских глаголов, это намного серьёзнее.

- О, я и сам не знаю, откуда, но знаешь ты теперь язык этот - латынь хорошо.

В этом убедился я сегодня за пиршеством ненужным… Когда разговаривал ты с пиктом Таррвой.