– Каким? – поинтересовалась регентша.
– Заплатить, госпожа.
– Слишком уж он хитёр, – заметила регентша, легонько потрепав своего оруженосца по щеке, – когда-нибудь его повесят…
Она сказала это в шутку, но сия шутка стала подлинным предсказанием для будущего суперинтенданта, который таки поднялся на эшафот, лишившись королевской милости из-за мести другой стареющей женщины и всем известного предательства одного человека из Каллана, его секретаря, который был обязан ему своим положением и которого звали Прево, а не Рене Жантиль, как ошибочно уверяют некоторые историки. Говорят, этот иуда и скверный слуга передал госпоже Ангулемской{84} расписку, полученную от Жака де Бона, который в ту пору был уже бароном де Самблансе, сеньором де Ла Карт, д’Азе и одним из самых высокопоставленных сановников государства. Один из двух его сыновей стал архиепископом Тура, а другой – управителем и казначеем Тура. Но это уже другая история.
Что касается приключения, которое случилось в молодые годы этого доброго человека, то госпожа де Божё, которая хоть и поздновато, но познала радости любви, была очень довольна, обнаружив такую мудрость и понимание государственных интересов в своём случайном любовнике, и доверила ему королевскую казну, с которой он обошёлся столь ловко, что очень скоро её приумножил. Его заслуги не остались без внимания, и он получил должность суперинтенданта, которую исполнял ревностно, не забывая, что правда, то правда, и о своих собственных интересах. Добрая регентша расплатилась с ним сполна и пожаловала своему оруженосцу земли Азе Сожжённого, чей замок, как всем хорошо известно, был разрушен первыми артиллеристами, которые появились в Турени{85}. Безо всякого королевского вмешательства за это пороховое чудо его изобретатели были приговорены, как грешники, еретики и слуги дьявола, церковным судом капитула.
В то время заботами господина Бойе, интенданта, строился замок Шенонсо, который ради красоты и лёгкости был поставлен прямо у переправы через реку Шер.
Барон Жак де Самблансе, желая соперничать с Бойе и не отстать от него, решил выстроить свой замок на берегу Эндра, где он стоит до сей поры, как жемчужина этой зелёной долины, ибо возведён был на крепких и толстых сваях. Жак де Бон потратил на него тридцать тысяч экю, не считая работ, которые выполнили его вассалы. Учтите также, что замок этот один из самых изысканных, красивых, живописных и хорошо продуманных замков милой Турени, он купается в водах Эндра, точно принцесса, вместе с галереями и кружевными окнами, с красивыми солдатиками на флюгерах, поворачивающимися по ветру, как положено всем солдатам. Но добрый Самблансе был повешен ещё до окончания строительства, а после ни у кого недостало денег, чтобы замок завершить. Однако его господин, король Франциск Первый, бывал в этом замке, и его комната до сих пор сохранилась. При отходе короля ко сну наш Самблансе (указанный государь обращался к нему из-за его седых волос не иначе как «папаша») услышал, как его господин, к коему он был весьма привязан, заметил:
– Ваши часы уже пробили полночь, мой дорогой папаша!
– Эх, сир! – ответил суперинтендант финансов. – Двенадцатью ударами молотка, сейчас уже совсем старого, а когда-то очень крепкого, ровно в этот час я заслужил мои земли, деньги, на которые я выстроил этот замок, и счастье служить вам…
Королю захотелось узнать, что стоит за странными словами его советника, и, когда Его Величество улёгся в постель, Жак де Бон рассказал ему историю, которая вам уже известна. Франциск Первый, жадный до пикантных историй, нашёл его рассказ весьма забавным и тем более занимательным, что в то самое время его мать, герцогиня Ангулемская, на закате дней своих охотилась за молодым коннетаблем де Бурбоном, желая получить хоть часть от той самой дюжины. То была скверная страсть скверной женщины, ибо из-за неё королевство подверглось опасности, король был захвачен в плен, а бедный Самблансе, как уже говорилось, погиб на виселице.
Я стремился поведать вам, как возник замок Азе и как началась карьера Самблансе, который много сделал для украшения своего родного города Тура, в частности он дал значительные суммы на завершение строительства башен кафедрального собора. Эта замечательная история передавалась от отца к сыну, от владельца к владельцу замка Азе-ле-Ридель. Посему врёт тот, кто приписывает туренскую дюжину некоему алеманскому рыцарю, который за неё якобы получил для дома Габсбургов земельные владения в Австрии. Автор, наш современник, который описал эту историю, при всей его учёности, был введён в заблуждение некоторыми летописцами, понеже в канцелярии Священной Римской империи не сохранилось никаких упоминаний о приобретении подобного рода. Я весьма зол на него за то, что он посмел предположить, будто гульфик, вспоённый на пиве, мог сравняться в сей алхимии с гульфиками шинонскими, кои столь высоко ценил Рабле. Ради пользы моего края, славы Азе, истории замка и доброго имени рода Бонов, из которого вышли Совы и Нуармутье, я восстановил факты во всей их правдивости, историчности и красоте. И коли дамы приедут поглядеть на замок Азе, они в его окрестностях найдут несколько дюжин, но уже не оптом, а в розницу.
Мнимая куртизанка
Многим неведома правда о кончине герцога Орлеанского{86}, младшего брата короля Карла Шестого. Так вот, смерть настигла оного по ряду причин, одной из которых будет посвящена сия история. Достоверно известно, что герцог был самым большим блудодеем среди всех потомков святого Людовика{87}, того самого, что при жизни был королём, хотя по части порочности с означенным герцогом могли посоперничать отдельные представители славной семейки, чьи особенности вполне согласуются с пороками и отличительными чертами нашего весёлого и отважного народа. Легче представить себе преисподнюю без господина Сатаны, чем Францию без её доблестных, достославных и отчаянно сластолюбивых королей. Можно только посмеяться и над так называемыми мудрецами, кои утверждают, что наши отцы были лучше нас, и над добрыми человеколюбцами, уверенными в том, что человек движется по пути совершенствования. Все они слепы, ибо наблюдают лишь перья устриц и раковины птиц, кои, равно как и наши нравы, никогда не меняются. Эх-ма! Веселитесь, пока молодые, пейте на здоровье и не лейте слёз, помня, что даже целый пуд печали не стоит капли потехи.
Дерзкие поступки этого сеньора, возлюбленного королевы Изабо{88}, которая души в нём не чаяла, привели ко множеству смешных приключений, поелику он был большой насмешник, прожигатель жизни, настоящий француз и крепкий орешек. Герцог первым придумал подставы из женщин, и посему, когда он отправлялся из Парижа в Бордо, на каждой станции, расседлав коней, он находил добрый ужин и постель с хорошенькими грелками внутри. Счастливый государь! Он умер верхом на лошади, ибо не слезал с неё никогда, даже в постели. Наш благоразумный государь Людовик Одиннадцатый{89} приводит примеры его весёлых приключений в книге «Сто новых новелл»{90}, которая была написана под его надзором во время пребывания оного короля в ссылке при Бургундском дворе, где вечерами, дабы развлечься, он и его кузен граф Шароле рассказывали друг другу обо всех известных им проделках. Потом, когда правдивых историй стало не хватать, их придворные стали придумывать новые, кто во что горазд. Однако из уважения к королевскому достоинству господин дофин приписал историю, случившуюся с госпожой де Кани, некоему буржуа и назвал её «Оборотная сторона медали». Эта история – настоящая жемчужина, ею открывается вышеуказанный сборник, с которым может ознакомиться каждый. Однако к делу.
У герцога Орлеанского был в вассалах сеньор одной из провинций Пикардии по имени Рауль д’Октонвиль{91}, который взял в жёны девицу из дома Бургундского, владевшую обширными землями. Сия богатая наследница в порядке исключения отличалась столь ослепительной красотой, что рядом с нею все придворные дамы и даже королева Изабо и сеньора Валентина{92} словно погружались в тень. Мало того, знатность, богатство, красота и доброта госпожи д’Октонвиль по отдельности и вместе взятые приобретали божественное великолепие благодаря её невероятной чистоте, скромности и целомудренному воспитанию. Почуяв благоухание сего небесного цветка, герцог немедля воспылал страстью. Он впал в тоску-печаль, забросил всех девиц, лишь изредка и скрепя сердце вкушал от лакомого пирога баварки Изабо, а засим пришёл в ярость и поклялся, что колдовством, силой, обманом или уговором, но насладится сей исключительной женщиной, воспоминание о прелестях коей делало его ночи безотрадными и пустыми. Сначала он пытался увлечь сеньору д’Октонвиль медоточивыми речами, но по её безмятежному виду скоро понял, что она полна решимости оставаться благоразумной, а однажды она сказала ему прямо и без деланого возмущения, свойственного женщинам легкодоступным:
– Сир, поймите, я не желаю доставлять себе неудобства любовью на стороне не из презрения к присущим ей радостям, ибо они должны быть весьма велики, коли столько женщин забывают ради неё о своей семье, добром имени, будущности, обо всём на свете, а единственно из любви, кою питаю я к детям моим. Не хочу краснеть перед дочерьми, когда придётся внушать им, что истинное счастье покоится на добродетели. К тому же, мой господин, должно сознавать, что старость продолжительнее молодости и следует заранее о ней позаботиться. Благодаря воспитателям моим я научилась по-настоящему ценить жизнь и знаю, что всё проходит, кроме естественных наших привязанностей, кои нам следует оберегать. Я стремлюсь к тому, чтобы меня уважали и, прежде всего, чтобы меня уважал мой муж, ибо в нём вся моя жизнь. Я не хочу и не могу его предать. Больше мне нечего вам сказать. И умоляю, позвольте мне мирно заниматься семьёй и домом, в противном случае я, не колеблясь, расскажу обо всём моему господину и мужу, который немедля покинет ваш двор.
Смелый ответ ещё пуще вскружил голову брату короля, и он решился заманить в западню сию благородную женщину и овладеть ею живой или мёртвой. Он не сомневался в успехе, зная всё об этой дух захватывающей охоте, в которой дозволены любые приёмы, ибо сия привлекательная дичь берётся на бегу, на лету, на мушку, при факелах, ночью, днём, в городе, деревне, лесу, у воды, сетью, крючком, с соколом, копьём, рогом, луком, манком, капканом, кляпцами, сачком, тенётами, на приманку, наживку, клей, в общем, ловится во все ловушки, изобретённые со времён изгнания Адама. Потом эта дичь добивается тысячью разных способов, но почти всегда на скаку.
Славный притворщик не произнёс больше ни слова о своих желаниях, но устроил госпоже д’Октонвиль должность в свите королевы. И вот однажды, когда Изабо уехала в Венсен, чтобы проведать заболевшего короля, и оставила герцога за хозяина во дворце Сен-Поль, он приказал поварам приготовить роскошный ужин и накрыть стол в покоях королевы. Затем послал пажа, чтобы тот срочно вызвал упрямицу во дворец. Графиня д’Октонвиль, полагая, что королева Изабо желает дать ей какое-то поручение или что-то обсудить, поспешила явиться на зов. Её коварный преследователь сделал всё, чтобы никто не предупредил благородную даму о том, что королева уехала, и графиня прошла в тот прекрасный зал дворца Сен-Поль, за которым находится опочивальня королевы. Там не было никого, кроме герцога Орлеанского. Графиня сразу заподозрила, что дело нечисто, быстро заглянула в спальню, королевы не нашла, зато услышала громкий смех герцога.
– Я погибла, – воскликнула она и попыталась бежать.