– Госпожа вся в своего покойного отца, радуйся, если она не велит вздёрнуть тебя на виселице, а только прогонит прочь, – вмешался третий слуга. – Он точно умер, уж больно тяжёлый.

«О, выходит, я попал к очень знатной даме», – подумал Жак.

– О, только бы он не умер! – снова воскликнул вероятный убийца.

Они с большим трудом волокли его по ступеням, когда его камзол зацепился за фигуру, украшавшую перила, и мертвец не выдержал:

– Эй! Мой камзол!

– Он дышит! – обрадовался виновник.

Слуги регентши, поелику то был дом дочери короля Людовика Одиннадцатого, да будет земля ему пухом, так вот слуги внесли застывшее тело в зал и уложили на стол, не надеясь на добрый исход.

– Ступайте за лекарем, – крикнула госпожа де Божё, – да пошевеливайтесь, одна нога здесь, другая там!

Слуги в мгновенье ока слетели вниз. Добрая регентша послала своих горничных за мазями, корпией, анисовой настойкой и множеством других вещей и осталась одна.

– Ах! – промолвила она, приблизившись к прекрасному мертвецу. – Это кара Господня. Я никогда прежде не встречала подобного красавца, и вот за первое в жизни, за одно-единственное грешное желание моя святая покровительница разгневалась и отняла его у меня. Клянусь Пасхой! Клянусь душой моего отца, я прикажу повесить всех, кто приложил руку к его гибели!

– Госпожа! – Жак де Бон скатился со стола и упал на колени перед регентшей. – Моя жизнь принадлежит вам, я ничуть не пострадал и обещаю нынче же ночью потешить-порадовать вас столько раз, сколько месяцев в году, дабы не уступить господину Гераклу, барону языческому. За последние три недели, – продолжал он, полагая, что маленькая ложь делу не повредит, – я не раз видел вас и сходил по вам с ума, однако из почтения к вашей особе не решался приблизиться, но вообразите, как я опьянён вашей царственной красой, если осмелился прибегнуть к столь дерзкому обману, коему обязан счастьем быть у ваших ног.

Тут он страстно припал к этим самым ногам и посмотрел на даму неотразимым взглядом. Возраст не щадит никого, даже королев, и регентша, как всем известно, тогда была уже не первой молодости, а в сию суровую для них пору многие женщины, в прошлом благоразумные и целомудренные, страстно желают так или иначе, невзирая ни на то, ни на это, но, чёрт побери, насладиться любовью с тем, чтобы не явиться в мир иной с пустыми руками, сердцем и всем прочим по причине полного неведения и отсутствия того, о чём вы догадываетесь. Так вот вышеупомянутая госпожа де Божё{83} не выразила ни возмущения, ни удивления сим честолюбивым обещанием, ибо королевским особам полагается быть привычными к дюжинам любого рода, однако оно запало ей глубоко в душу, и та заранее пришла в волнение и трепет. Засим она подняла молодого туренца, который в бедственном положении своём нашёл в себе мужество улыбнуться своей возлюбленной, при том, что она отличалась величием увядшей розы, имела оттопыренные уши и тусклый цвет лица. В то же время наряд её был великолепен, стан гибок, ножка по-королевски изящна, а бёдра столь подвижны, что даже при столь неудачном раскладе Жак мог отыскать в себе скрытые пружины, кои помогли бы ему сдержать слово.

– Кто вы? – с суровостью покойного отца своего спросила королева.

– Я ваш верный подданный Жак де Бон, сын вашего суперинтенданта, впавшего в немилость, несмотря на беспорочную службу.

– Хорошо, ложитесь обратно на стол. Кто-то идёт, я не хочу, чтобы слуги подумали, будто я подыгрываю вам в этом фарсе.

По мягкому голоса звучанию молодой человек понял, что добрая дама милостиво простила ему и дерзость его, и любовь. Он снова улёгся на стол, подумал о том, что многие господа и не таким образом начинали свою карьеру при дворе, и сия мысль вполне примирила его с судьбой.

– Нет, – сказала регентша служанкам, – ничего не надо. Этому кавалеру уже лучше. Слава Богу и Святой Деве, злодеяние миновало наш дом.

С этими словами она запустила пальцы в волосы любовника, который, можно сказать, свалился ей прямо с неба, протёрла ему виски анисовой настойкой, расшнуровала камзол и, как бы желая помочь несчастному прийти в себя, лучше самого въедливого ревизора проверила, чиста ли кожа у смельчака, обещавшего ей так много. Все слуги и служанки рот разинули, глядя на регентшу, ибо королям человеколюбие проявлять не подобает. Жан поднялся, сделал вид, что не понимает, где он и что с ним, покорнейше поблагодарил регентшу и отослал лекаря, аптекаря и прочих чертей в чёрном, заверив всех, что полностью оправился. Затем он назвался и хотел было откланяться, как бы побаиваясь госпожи де Божё из-за опалы своего отца, а на самом деле испытывая ужас от своего опрометчивого обета.

– Я не дозволю вам уйти, – промолвила дама. – Те, кто входит в мой дом, не получают того, что получили вы. Господин де Бон будет ужинать с нами, – обратилась она к дворецкому. – Тот, кто его чуть не убил, останется на его милости, коли признается сей же час, в противном случае я прикажу городской страже отыскать его и повесить.

Услышав такие слова, вперёд вышел тот самый паж, что сопровождал регентшу на прогулке по Туру.