– Пять, за право рыбной ловли!

– Шесть, за острова на Эндре!

– Семь, за луга!

– Восемь, отвоюем наши земли, за которые так дорого заплатил мой отец!

– И ещё раз за должность при дворе!

Без помех справившись с задатком, Жак решил, что его мужское достоинство больше уже ни на что не годится, но подумал, что, имея под собой Францию, должен отстоять честь короны. Короче, обещав своему покровителю, святому Иакову, выстроить в Азе часовню, он, как верный вассал, отдал регентше дань в одиннадцати чётких, ясных, недвусмысленных и звучных перифразах. Что касается эпилога сей бессловесной беседы, то туренец в самонадеянности своей счёл за лучшее отложить его до пробуждения регентши, дабы, подобно всякому порядочному кавалеру, порадовать её на прощание, ибо сеньор д’Азе не может не вознаградить свою благодетельницу. Мысль была здравая, однако, когда естество доходит до изнеможения, оно ведёт себя как загнанная лошадь: ложится и лежит, точно труп, невзирая на кнут, и ни за что не поднимется, пока не наберётся сил. И потому на рассвете, когда без пяти минут владелец замка Азе попытался пожелать доброго утра дочери Людовика Одиннадцатого, ему пришлось, несмотря на всю его любезность, приветствовать её королевским салютом, то бишь холостыми залпами. По таковой причине регентша, покинув постель, во время завтрака с Жаком, который уже возомнил себя законным сеньором Азе, возразила своему оруженосцу, заявив, что раз он не исполнил обещанного, то не выиграл пари и земли не заслужил.

– Чёрт и дьявол меня подери! Я был так близок! – воскликнул Жак де Бон. – Однако моя дорогая дама и благородная повелительница, ни вам, ни мне не подобает быть судьями в этом деле. Оно касается моих земель и потому должно быть вынесено на ваш королевский совет, ибо земли Азе принадлежат короне.

– Клянусь Пасхой! – рассмеялась регентша. – Так и быть, предоставлю вам место господина де Вьейвиля в моём доме, не стану преследовать вашего отца, пожалую земли Азе и дам должность министра, коли вы сумеете, не затрагивая моей чести, представить это дело на совете. Но только попробуйте хоть одним словом запятнать моё имя и женское достоинство, и я…

– Если вы не против, то пусть меня повесят.

Жак поспешил свести всё к шутке, ибо лицо госпожи де Божё исказилось от гнева.

Дочь Людовика Одиннадцатого гораздо больше заботила честь короны, чем двенадцать ночных проказ, к тому же она вознадеялась, что сии проказы могут обойтись ей даром, и предпочла обсудить дело на совете, не согласившись даже на предложение туренца заключить новое пари.

– Что ж, моя госпожа, – вздохнул незадачливый кавалер, – пока побуду вашим оруженосцем.

Все придворные, состоявшие на службе, обеспокоенные и удивлённые внезапным отъездом госпожи де Божё, узнав о его причине, поспешили в замок Амбуаз, дабы узнать, откуда исходит опасность, и были готовы держать совет сразу после пробуждения регентши. И она созвала всех, чтобы никто не заподозрил обмана, и подбросила несколько ложных сведений, кои подверглись внимательному рассмотрению и обсуждению. В конце заседания в зал вошёл новый оруженосец, коему полагалось сопровождать госпожу. Увидев, что советники собираются разойтись, отважный туренец попросил их разрешить одну тяжбу, коя касалась его лично и земли, находящейся в королевской собственности.

– Выслушаем его, – повелела регентша. – Он говорит правду.

И вот Жак де Бон безо всякого смущения сказал что-то вроде следующего:

– Благородные сеньоры, молю вас, не обращайте внимания на то, что я буду говорить об орехах, внемлите мне со всей серьёзностью и простите меня великодушно за шутливый тон. Один сеньор, прогуливаясь с другим сеньором, заметил посреди сада прекрасное ореховое дерево. Оно выделялось среди прочих своей высотой, пышной кроной и крепостью, хоть и было слегка кривовато. От него исходил свежий дух, и вид его так радовал глаз, что, увидев, его уже невозможно было забыть, это дерево напоминало древо познания добра и зла, к коему запретил приближаться Господь и из-за которого погибли праматерь наша Ева и господин её супруг. Из-за этого-то дерева, господа, и поспорили два сеньора, кои, как два друга, заключили шутливое пари. Тот, что был помоложе, обещался двенадцать раз бросить палку, на которую он опирался, как делают многие, когда гуляют по своему саду, и каждый раз сбивать с дерева по ореху…

– Я правильно излагаю суть дела? – с поклоном обратился Жак к регентше.

– Да, господа, – отвечала регентша, поражённая находчивостью своего оруженосца.

– Второй сеньор поставил на то, что молодой человек хоть раз да промахнётся, – продолжал истец. – И вот мой спорщик принялся бросать палку с ловкостью и отвагой, да так метко, что оба получили удовольствие. И, благодаря покровительству святых, кои, видимо, забавлялись, наблюдая за ними, после каждого броска с дерева падал орех, и, таким образом, орехов набралось ровно двенадцать. Однако совершенно случайно последний из сбитых орехов оказался пустым, в нём не было ядрышка, из коего в будущем, пожелай садовник посадить сей орех в землю, могло бы вырасти новое дерево. Выиграл ли человек с палкой? Я всё сказал. Судить вам!

– Дело ясное, – начал господин Адам Фюме, туренец, который в ту пору был хранителем печати. – Ответчик может уйти только одним способом.