– Прошу прощения, officière, праздный интерес. Не повторится.

Патрульные вышли, захлопнув дверь снаружи.

1317 сидел, прижав руки к бёдрам. Кроме татуировки Братства, на внутренней стороне рукава «берёзки» была пришита полоска ткани с адресом Воробья. Адрес 1317 выкупил у мусорщика, напарника водилы, привозившего вторичку. Заплатил десятью дозами сушёных грибов, потом обхватил сзади, сжал шею до хрустнувших позвонков – мусорщик упал вонючим мёртвым мешком. 1317 скинул труп в пустой контейнер.

Через полтора часа кастингваген остановился и водитель заглушил двигатель. Когда открыли двери, 1317 увидел двор посреди полуразобранных и ещё целых корпусов, ржавые рампы, брошенные краны и погрузчики с пыльными осевшими покрышками. У высоких железных дверей на пандусе стояли две автоматчицы и трое гражданских. Городской с рацией вылез наружу, хлопнул в ладоши, закричал:

– Слушаем все меня. С этого момента главное правило – белая линия на полу. Линия начинается за этими дверями. Ходить только по ней. Павильон, душевая, столовая, жилая зона. Всё. Где нет белой линии – туда нельзя. Кто нарушит – поедет обратно. Сейчас идёте по белой линии на оформление. Потом – на санобработку. Получаете одежду и – по белой линии – в столовую. Оттуда в жилую зону. Там спите, ждёте команды на подъём. Вопросы есть? Выходим по одному!

После санобработки – хлоркой в душе пахло не так сильно, как в кастинг-центре, – человек в костюме химзащиты подрезал 1317 бороду, выбрил затылок, бёдра и лобок, всё в тишине, без слов. Ему выдали синие спортивные штаны, две белых футболки, две пары чёрных носков и трусов, синюю худи, чёрные кеды-слипоны и пластиковый пакет. В пакете – пачка влажных салфеток, тюбик обезболивающего крема, пилка для ногтей.

В кафельной столовой покормили протеиновой кашей.

Из столовой белая линия вела в старый цех – в выгороженный среди декораций угол, комнату без потолка. Бутафорские стены уходили в темноту корпуса, железная кровать с тонким матрасом стояла на чугунных плитах пола, от плит шла приятная прохлада. 1317 подумал: зимой, наверное, дубак здесь.

Постелил на матрас белую жёсткую простыню, лёг, укрылся армейским байковым одеялом.

Ему снились глаза Воробья, чёрно-карие, с похожими на плесень серыми пятнами: лесной лишай на камне, прикосновение грибницы.

Восемь лет назад Воробей вошёл в белый куб кастинг-центра и обратно не вышел. Восемь лет он жил где-то здесь, в городе, пугал городских грибной тьмой в глазах.

1317 пришёл его найти.

Он не знал, как это сделать, не знал, с чего начать, у кого спросить – и что спросить. Не знал, что будет потом, когда он его найдёт. Представлял только, как во сне: вот он встречает Воробья, они узнаю́т друг друга, протягивают друг другу руки, крепко сжимают ладонями предплечья в приветствии Братства, а вокруг всё растворяется в белом свете. И ничего больше нет, кроме них.