Это казалось даже уютно – коридор из пустых домов.
За новостройками ползли районы пятиэтажек: плесень, чёрные окна, фасадная сетка. Сквозь сетку светились вывески: табак, мясо, молоко. Ходили люди.
Добрались на место через полтора часа.
Тёмные территории начинались в шести километрах, за пропускным пунктом Бутовского гарнизона. Перед последней волной там выкорчевали лес, зачистили местность, чтобы лучше простреливалась – получилась поляна с футбольное поле. Потом пункт разобрали, поляну засадили ёлками. Лес всё сожрёт.
Забор вокруг «тридцатки» покрасили давно, ещё когда всё работало здесь. Нарисовали на бетонных плитах деревья, горы, морской берег. Летом непонятно зачем – и так вокруг лес, зато хорошо зимой или если тебя привозят сюда ночью, в дождь, в ноябре. Вдоль асфальтовой дорожки рисунок неплохо сохранился, только немного выцвел, и в темноте и в сумерках забор можно было принять за живую изгородь, высокий кустарник, заросли камыша. Возле ворот и бывшей проходной краска стёрлась, осыпалась, остались только сине-зелёные ошмётки здесь и там. Пятна Роршаха, фрагменты фрески на бетонном блоке ПО-2.
Слева от проходной – синие ворота, по бокам круглые белые фонари. За спиной – лес, за воротами – тоже лес.
Чёрная сидела на заднем сиденье в солнечных очках, пила воду. Славик нервничал, вертел головой.
– Это что?
– «Тридцатка», – сказал ему. – Бывший психоневрологический диспансер номер тридцать. Тихое место, хорошее. Лес кругом, природа. Можете, пожалуйста, ворота открыть?
Водитель вышел, толкнул синие створки. Замка на них не было. Въехали на территорию.
Если смотреть с дрона, четыре корпуса «тридцатки», соединённые коридором, напоминали распятого жука. Печатную плату с микросхемами, космическую станцию с крыльями солнечных батарей. Белые швы между блоками стен, ржавые подтёки, шуба штукатурки. Отдельно – домик администрации, часовня, пищеблок. Один корпус разорили ещё до Перехода: выбитые окна, граффити. Часовню тоже разорили, она стояла чёрная и пустая, как прошлогодний мангал.
Нам было в дальний корпус – оттуда лучше вид, если с четвёртого. Только лес, огромный, до горизонта. Борозда кольцевой между Битцевским парком и Бутовским массивом и дома где-то сбоку, можно не заметить, если не присматриваться. Ближайшее жильё – за деревьями, ближайшее шоссе – не догадаешься, если специально не искать.
Осенью вид будет как
Чёрная спросила: в центре ничего не было подходящего?
Я сказал: на центр денег не хватило.
Славик ковырял ногой штабель досок у бордюра, посеревший от дождей штакетник.
– Здесь, наверное, грибы растут?
– Растут, конечно.
Внутри корпуса пахло старыми вещами, кладовкой, колючими одеялами. Жёлтым пластиком ходунков, клеёнкой в клетку, байковыми халатами. Я сказал: дверь не закрывай. Проветрим. Откроем ещё окна на третьем и втором. Там спальни, пойдём, покажу.
Мы прошли через просторный холл: вся мебель сохранилась, даже ковёр на полу. Поднялись через этаж. На втором делать было нечего: общие комнаты на пятнадцать человек. Выше – секция для маломобильных, медкровати, по три на палату.