«Тоже мне, сыщик нашелся! Даже не обыскал никого!» – думал прогрессор, заглатывая соленые огурцы, хлеб и сало по дороге к месту дислокации Демченко.

Тот удивленно выпучил единственный глаз на кроссовки, только подошву сильнее оторвал. Нет, гвоздями тут не прибить. Потому что никак. Босым походишь. Да, командир тут уже был. Прошерстил усю телегу. И мои карманы – тоже. Пошел трясти своего бандюгу.

Лось мысленно пожелал одноглазому «всего хорошего» и решил навестить таинственную девицу.

Увы, Зеленцова могла служить иллюстрацией к мифологическому сюжету «девственница, укрощающая чудище», а точнее – вычесывающая лохматую и на редкость дурную башку Палия. Вшей у него хватало на дивизию. Или на полторы. А что ж еще с этим бандитом контуженным делать? Ведро то он принес, и теперь умаялся. Вполне закономерно. Сказано тебе – лежать неделю, вот и лежи. А не выкаблучивайся перед непонятно кем непонятно зачем. Мозг – орган нежный, даже у тех, кто им не пользуется.

На кухне крутился Паша, проливая горькие слезы. Лук, хоть и прошлогодний, но злющий, что твой донской казак. Лось понял, что завтрак будет весьма нескоро.

По улице шастал командир. Опросить отряд в сорок человек – для этого ж время нужно. Да и получится ли налет? И на что этот налет будет? И до какой могилы ехать? Придумал же кто–то название.

Пробежала женщина, волоча за собой растрепанную девицу. За косу. Командир остановился, сказал что–то странной парочке.

Хлопнула дверь. Лось осторожно выглянул из кухни, хлеба в доме не было, пришлось жарить нечто, похожее на лепешки.

– Та я его тогда по морде и пуговицы оборвала, – всхлипывала девица, – так он потому и не смог. И в окно, тикать. Он еще носом шморгал, когда на меня накинулся, – девица разревелась окончательно.

– Вот кто у меня в сумке лазил, – прошипел эсер, – убью, когда найду.

– А как? – удивилась мать пострадавшей.

– А вы мне хату покажите, где ваша дочка спит. И кровать – тоже. Может, что и найду.

– Гражданочка, а еще что–то запомнили? А ему вы рожу не расцарапали?

Девица трубно высморкалась. Покачала головой.

Лось плюнул на завтрак, тем более уже и лепешки прожарились, сказал Паше, чтоб и ему оставили, и, схватив обрез, понесся за командиром.

Хата была богатая, с обоями в цветочек и половичками. И кровать пострадавшей была пышная, с пятью подушками и кружевным покрывальцем. Возле кровати валялся листок бумаги, скрученный фунтиком.

– То не ваше? – эсер нагнулся, поднял инородное тело. В фунтике оставалось немного белого порошка. И похоже было, что это не соль или там сода. Импровизированный сыщик лизнул палец, смахнул им остатки порошка, лизнул, передернулся.

Лось, в свою очередь, пока командир отплевывался, вспоминал, у кого в селе может быть доступ к белой бумаге. Хорошей тонкой белой бумаге. У Паши – тетрадки и носовые платочки, но тетрадки в линейку, а у платочков не та структура. На них цветочки вытиснены. А тут – обычный белый лист. Командир, отплевавшись и зажевав остатки кокаина моченым яблоком, принялся ворошить кровать. А вот и пуговица! Белая, с синими нитками в ней. С полустертым гербом. Не орел двуглавый, а какой–то вензель. 1Г можно прочитать.

– Пойдем брать гимназиста, – эсер невесело улыбнулся.

Лось икнул. Такой приличный мальчик с виду был. Вел в блокноте дневник. Сколько ему? Шестнадцать, семнадцать или даже меньше?