в третий раз. Вот дядько сельский край у плаката отрывает потихонечку.

Та что ж это делается! Та им наша тачанка медом намазана? Четвертый раз проходят. А поручик на Крысюка поглядывает. Тому хоть бы что – сидит на мешках, и дрыхнет в сидячем положении. Прогрессор в четвертый раз пересчитал деньги– десять рублей (деникинских, с Царь–колоколом), какие–то непонятные карбованцы, одна керенка – а не зря Трохим той тетке такую капусту дал!, коржик. На смальце. Вкусный был. Две немецкие марки. Издеваетесь?

– Пройдемте с нами!

Ойй. Тетка пожаловалась? Коняку не там припарковали? Если начать стрельбу, то гарантированно останемся без патронов…

– А капуста?

– Не беспокойтесь!

И денег на взятку нет. Крысюк зевнул, уставился на трех крепких солдат.

Трохим выглянул из сортира, тихо подобрался к чьим–то лошадям, резанул повод, взлетел на конскую спину – хрен догонишь!

В комендатуре не было ничего интереснее портрета Корнилова на стене, а может, и не Корнилова, и поручика за столом.

– Комитетчик!

– Поручик Логинов. Давно не виделись. – махновец глядел спокойно.

– И как тебе свобода, комитетчик? – выражение лица у поручика было довольным.

– Нормально. Еще б всякая шваль не лезла, совсем бы хорошо было.

– Неужели? – поручик кивнул.

Прогрессор не успел понять, когда конвоир ударил, но Крысюк резко обмяк. В вертикальном положении он остался благодаря поддержке солдат.

– Комитетчик, а это еще кто?

Крысюк поднял голову, матюкнулся сдавленно.

– А я знаю? Придурок один, – Лось чувствовал себя неуютно.

– А почему придурок? – удивился конвоир.

– Потому что ему насовали всякой дряни вместо денег.