«Варвары,» – припечатала Зара. Мягкости и понимания ей явно не хватало, хотя по роду занятий и статусу у неё их должно было быть в избытке. Слишком амбициозна, слишком харизматична, слишком категорична и безапелляционна. Как он умудрился проглядеть эти качества в свое время? Где были его глаза? Видимо там, где они бывают у большинства мужчин до достижения ими определенного возраста – ласкали взглядом её изящные плечи, узкие щиколотки, ломкие запястья, аккуратные завитки маленьких ушек. Даже имя её – Зара, словно каменный обвал, грохочущий по ущелью. С ней никогда не было просто. Ну да теперь делать нечего. Сам виноват. Это он в свое время продвигал её кандидатуру.

«Ты сошел с ума, если думаешь, что они смогут жить здесь! Им не место в нашем обществе. Нам никогда не социализовать этих животных,» – тем временем продолжила Духовный Наставник.

«Мы даже не пробовали,» – мягко возразил Стратег. – «Возможно, они еще удивят нас.»

«Именно это они и делают. В плохом смысле этого слова, конечно,» – уже на ходу бросила Зара, покидая место действия. Она все ещё была хороша, привлекала взгляд, но уже не тем утонченным изяществом, которым когда-то пленила его, а гневно сверкающими глазами и поистине королевским высокомерием. Хотя, как втайне подозревал Стратег, дело могло быть просто в том, что если не задирать нос так высоко, то морщинки на шее становятся куда как заметнее. Стайка молодых женщин – послушниц и учениц преданно ожидала её за дверью. Почему-то считалось, что сочувствие и сопереживание женщинам свойственны более, чем мужчинам. Поэтому на должность Духовного Наставника, помогающего каждому человеку и обществу в целом пребывать в состоянии душевного равновесия, покоя и гармонии обычно выбирали женщину.

«Ну а ты что думаешь?» – обратился Стратег к Инженеру немного погодя.

Инженера – человека немногословного, тонкие материи интересовали мало, все более вещи сугубо практичные.

«На каком языке они говорят?»

«На русском,» – пояснил Стратег.

«Надо же. И где только выучили? Он почти забыт. В каких-нибудь Домах еще говорят по-русски?»

«В десятке, пожалуй, говорят.»

«Тогда отправим их туда и дело с концом,» – тут же предложил Инженер решение внезапно свалившейся на их головы проблемы.

«Может быть, так и сделаем в конце концов. А тебе не интересно откуда они взялись?»

Инженер пожал плечами: «Какая разница? Лишь бы проблем от них не было.»

Но именно в этом Стратег и видел главную проблему: всем было все равно. Безразличие, равнодушие и полное отсутствие интереса ко всему окружающему, к людям и жизни. Люди существовали, словно стадо баранов: двигались от водопоя к выпасу и обратно, уткнувшись носом в землю и не видя ничего вокруг. Даже Инженер – человек, безусловно, грамотный, дельный, но, увы, нелюбопытный и узкоспециализированный. На своем месте он был, будто идеально настроенное щупальце, но не более того. Люди ищущие, творческие, беспокойные появлялись крайне редко, и ценимы были Стратегом, как драгоценные жемчужины.

А вот ему было интересно откуда они взялись, эти странные пришельцы – высокие, нелепо волосатые, громкоголосые. Просто неандертальцы. В отличии от большинства своих сограждан, историей рода человеческого Стратег тоже интересовался. Человечество стало слишком изнеженным и беззащитным. Кто-то должен был взять на себя ответственность за них. И когда-то он радостно взвалил на себя эту ношу. Это было давно. А сейчас Стратег был стар. Очень стар. Он устал. Оглядываясь вокруг, он не видел никого, кто обладал бы присущей ему жаждой жизни, трудолюбием и упорством. Люди амбициозные порой ещё появлялись, та же Зара, например. Но на её счет Стратег больше не обманывался. До человечества Духовному Наставнику дела было не больше, чем пчеле до цветущего луга. Собрать нектар, а дальше хоть трава не расти.

Так и не придя пока к какому-либо заключению относительно вновь прибывших, Стратег решил не торопиться. Были дела куда более насущные. Болота, перемежающиеся редколесьем, ещё несколько десятилетий назад были весьма щедрым и надежным источником белка. Но теперь он стал иссякать. С остальными ресурсами все было худо-бедно, но в порядке. А вот белок. В чем была причина Стратег понять не мог. Но меры принял, уже некоторое время ограничивая рождаемость в Доме. Надо заметить, что размножались люди и так довольно неохотно, но материнский инстинкт все же еще не изжил себя полностью, поэтому человечество до сих пор и не вымерло, несмотря на постигшие его за последние столетия катаклизмы.

Сейчас Стратегу это было на руку. Людей было слишком много. Для успешного функционирования Дома столько не нужно. А кормить нужно всех. Конечно, каждый Дом был абсолютно автономен и мог двигаться куда ему заблагорассудится. Но там, где несколько лет назад, а порой даже десятилетий, пасся один Дом, нечего было делать другим. Белок – один из важнейших ресурсов, восстанавливался чрезвычайно медленно. И с каждым десятилетием запасы его становились все скуднее. Было ли дело в излишней активности и жадности Домов, высасывающих с охваченной территории все без остатка? Или в ускорившейся по каким-то причинам гибели живности снаружи?

А начиналось все так давно ни шатко, ни валко. Таяли полярные льды. Сначала медленно, то растекаясь пресными речушками, прогрызавшими извилистые ходы в ставшей пористой толще многовековых льдов, точно дождевые черви, то вновь намерзая неохватными глазом наледями. Люди отчаянно спорили, брызгая слюной с высоких трибун и размахивая кипами бумаг. Потепление? Похолодание? Мы тому причиной? Мы здесь ни при чем, таков естественный ход вещей? Не обращая внимания на жаркие дискуссии, в которых поочередно одерживали победу сторонники то одной, то другой точки зрения, Мировой океан распухал и, не помещаясь уже в своих берегах, расплескивал лишнюю воду, словно хозяйка из таза. Сантиметр за сантиметром наползал он на многомиллионные человейники, что люди возвели на его берегах, метр за метром откусывая лакомые куски побережья, не брезгуя ничем: роскошными пляжами и гнилыми болотами, гранитными набережными и прибрежными помойками, убогими рыбацкими лачугами и шикарными особняками кинозвезд, которые нельзя было продать уже ни за какие деньги.

Люди пытались, конечно, воспрепятствовать, проявляя чудеса инженерной мысли. Дамбы, будто крылья, заперли входы в бухты и лагуны. Шедевры архитектуры, города – памятники под открытым небом и прочие с ними были спасены. На время. Океан был неумолим и с одинаковым равнодушием глух и к мольбам, и к проклятиям. После столетия неравной борьбы люди сдались. Отступая все дальше и дальше вглубь материков, они оставляли на произвол судьбы обжитое побережье. Точно сломанные зубы торчали из воды небоскребы Нью-Йорка, резвились дельфины над территориями, некогда звавшимися Нидерландами, Северную Венецию постигла та же печальная участь, что и настоящую.

На суше было не лучше. С климатом творилось неладное, черт знает что, откровенно говоря, творилось. Где-то разверзались хляби небесные, выливая на головы людей тонны воды неделя за неделей, а где-то месяцами висели недвижимо антициклоны, выжигая урожай на корню. Зимы превращались в бесконечные оттепели с зацветающими первоцветами и дезориентированными насекомыми, а лета – в уныло-холодный, моросящий бесконечными дождями октябрь. Ни на что нельзя было положиться. Климат стал непредсказуемым, словно истеричный холерик.