«Он прав, к сожалению. Не стоило ударять его. Это неблагоразумно,» – Отто выглядел не на шутку озабоченным.

«Не нужно нам больше его барахло. Уйдем отсюда,» – запальчиво пообещал Андрей.

«Это все фантазии, молодой человек. Никуда мы не денемся. Да и куда уходить? Если бы домой – это одно дело, хоть там и война. А неизвестно куда – совсем другое. Надо быть практичнее, ценить то, что имеешь,» – мягко заметил Отто.

***

Ощущение катастрофы витало в воздухе, как запах жженого чеснока на маленькой кухне. Началось с того, что Отто решил остаться. Непреклонно отметая все аргументы «за», он твердо держался принципа «лучше синица в руке, чем журавль в небе». Для Никимчука это был удар под дых. Поначалу он кипятился, словно попыхивающий самовар, и горячась, пытался образумить друга. Потом, утратив надежду, как-то разом осунулся, потерял свою молодцеватую стать и озорной блеск в глазах. Старики, проведшие столько лет вместе и почти сроднившиеся за это время, трогательно прощались, тряся седыми головами и старательно пряча слезы. И ни один из них не мог отступиться от того, что считал верным.

Прощание это оставило столь тягостное впечатление, что в путь тронулись с тяжелым сердцем и ощущением, будто совершают какую-то непоправимую глупость. Порой на протяжении многодневного перехода казалось, что лишь упрямство заставляет всех переставлять ноги. Круговерть над холмом заметили издалека. Движение обычно неподвижного, словно стоячее болото, воздуха ощущалось даже здесь – в нескольких километрах от цели. Большую часть времени застывшие, словно были нарисованы на холсте умелым художником, облака нехотя дернулись, как трогающийся железнодорожный состав, и сначала медленно, а потом все ускоряясь, поплыли к воронке торнадо. Длинные, узкие листья сизой травы шуршали на ветру, как мнущаяся бумага. Молнии выстреливали в разные стороны, разрывая небо на части. Зрелище было устрашающим. Катя дрогнула. Решимость её вильнула хвостом и замерла, словно голодная лисица перед ежом: и хочется, и колется.

Одно было очевидно – они опоздали, придется ждать следующей аномалии. Эту новость все восприняли с плохо скрываемым облегчением. План был прост: при первых признаках формирования следующей воронки нужно было оказаться на вершине холма в центре бури. Эдуард полагал, что, как и у всякого порядочного торнадо, у аномалии есть зона затишья в центре – «глаз» бури. А что будет дальше – одному Богу известно.

***

Катя дико кричала, не помня себя от ужаса. Она ничего не видела и не слышала вокруг, кроме воя ветра. И чувствовала лишь крепко сжимающие её талию ноги сына и также изо всех сил прижимала его к себе. Тучи серой пыли, взбаламученные ветром, мгновенно забили ей рот и нос, залепили глаза и уши. Катю несло, крутило, ветрело и швыряло из стороны в сторону, словно на американских горках. И в какой-то момент произошло неизбежное – непреодолимая сила оторвала от нее Руслана и воровски утащила прочь. Катерина взвыла и снова открыла рот. Просачивающаяся даже сквозь плотно сжатые зубы пыль немедленно набилась в носоглотку так, что теперь девушка и вовсе не могла дышать. Продлись эта пытка минутой дольше, она умерла бы от удушья. Но в этот момент Катю последний раз тряхнуло, перевернуло и со всего размаха шмякнуло в воду.

Уровень воды оказался не выше колен, но глубже ноги тонули в чем-то мягком, склизком и вонючем. Катерина вскочила, выплюнула мутную жижу, набившуюся в рот вслед за пылью (неизвестно, что было хуже), и завертелась по сторонам: «Руслан! Руслан!» Вокруг было болото: буро-зеленое, с чахлыми кривыми деревцами на пригорках, сочащееся гнилью и вонью, будто протухший кусок мяса. Ядовитые испарения стояли в воздухе плотным облаком, делая его осязаемым. Что-то с шумом плюхнулось в воду у девушки за спиной. Увязая в иле, она опрометью бросилась туда, откуда лениво расходились бурые круги. Лихорадочно пошарив руками в воде, Катя ухватила и вытащила на свет . . . ногу: босую, в протертом до дыр черном носке, в неизвестно как удерживающейся штанине синих джинсов, сочащуюся кровью, вырванную, словно листок из блокнота. В шоке выронив свою находку обратно в воду, девушка никак не могла сообразить чья она. Точно не Руслана. Это была нога взрослого мужчины.

За спиной взвизгнули. Лючия, перемазанная болотной тиной сверху донизу, зажимала двумя руками рот, расширенными от ужаса глазами провожая плюхнувшуюся обратно в болото Катину чудовищную находку. Мгновение спустя она ринулась к месту падения и снова извлекла страшный трофей.

«Не Андрей, не Андрей,» – зашептала Лючия, попутно вознося на итальянском хвалу всем святым, каких знала.

«Действительно, это не Андрей,» – начала соображать Катя. – «Он был в брюках, и Эдуард тоже, в костюме. Черт! Это же …»

«Никита,» – выдохнули девушки одновременно, стоя по колено в воде и постепенно все глубже увязая в иле посреди бескрайнего болота с оторванной ногой наперевес. Первой опомнилась Катерина. Ужас снова навалился на нее, подобно падающей на плечи огромной океанской волне. Истошно вопя имя сына, она хаотично задергалась, бросаясь в разные стороны и, наверное, сошла бы с ума, если бы вскоре не услышала его отчаянный рев.

Их разбросало совсем недалеко, всего то в радиусе ста метров друг от друга. К счастью, никто не потерял сознания и не утонул в болоте. Отделались парочкой, скорее всего, сломанных ребер и ушибами. Даже Маал был цел, хотя и имел вид донельзя несчастный. Собравшись на относительно сухом пригорке, компания молча смотрела на принесенную Лючией и бережно положенную рядом ногу.

«Он ведь не может быть жив, правда?»

«Конечно нет. Если не умер от болевого шока, то от кровопотери. Или утонул. Надеюсь только, что это произошло мгновенно.»

«Надо его найти,» – неуверенно предложила Катя, тоскливо озирая унылые окрестности. Её подташнивало: то ли от сотрясения мозга, то ли от вида кровавых человеческих ошметков.

«Где? Он сейчас, наверное, на дне. Всплывет чуть позже. Если вообще всплывет. Может быть, все остальное вообще осталось с другой стороны.»

«А что мы будет делать с … этим?»