Веками люди упрекали себя в глупости - за то, что они отдавали свою верность тому или другому, что они верили так слепо и повиновались так охотно. Когда люди сбрасывают чары, которые их практически погубили, и погружаются в размышления по этому поводу, всё это, кажется, перестаёт иметь смысл. Как взрослый человек может быть настолько загипнотизирован и почему? Мы знаем, что на протяжении всей истории массы следовали за лидерами из-за создаваемой ими магической ауры, потому что они казались больше самой жизни. На первый взгляд это объяснение кажется достаточным, потому что оно разумно и правдиво: люди боятся могущества и поклоняются ему и поэтому отдают свою преданность тем, кто его распространяет.
Однако, это воззрение крайне поверхностно и, кроме того, слишком удобно. Люди становятся рабами не только из-за собственного интереса; раболепная натура заложена в душе человека, как сетовал Горький. В человеческих отношениях следует объяснить как раз очарование человека, обладающего властью или символизирующего её. В нём есть что-то, что, кажется, излучается на других и растворяет их в собственной ауре, «эффект обворожения», как Кристина Олден назвала его, «нарциссической личности» [3] или, как Юнг предпочитал говорить, «мана-личность». [4] Но на самом деле люди ведь не излучают голубые или золотистые ауры. Мана-личность может попытаться вызвать блеск в своих глазах или нарисовать мистические знаки на лбу, может надеть костюм и эксплуатировать эффектный способ подачи себя, но она по-прежнему Homo-Sapiens, обычный вид, практически неотличимый от других, если только кто-то особенно в нём не заинтересован. Мана, присущая мана-личности, находится в глазах смотрящего; очарование заключено в том, кто его испытывает. Это именно то, что нужно объяснить: если все люди более или менее одинаковы, почему же мы горим такой всепоглощающей страстью к некоторым из них? Какой вывод нам следует сделать из следующего отчёта победительницы конкурса «Мисс Мэриленд», которая описывает свою первую встречу с Фрэнком Синатрой (певцом и кинозвездой, который приобрел богатство и известность в средних десятилетиях 20-го века в Соединенных Штатах):
“У нас было свидание. Я сходила на массаж, и мне потребовалось, кажется, пять таблеток аспирина, чтобы успокоиться. В ресторане я увидела его с другого конца зала, и у меня в животе затрепетали бабочки, нахлынуло такое ощущение, которое проходит с головы до пят. Мне казалось, что вокруг его головы было нечто подобное ореолу звёзд. Он проецировал нечто, чего я никогда не видела в своей жизни... когда я рядом с ним, я трепещу и не знаю, почему не могу выйти из этого состояния... Я даже не могу нормально мыслить. Настолько он обворожителен…” [5]
Вообразите научную теорию, которая могла бы объяснить раболепность человеческой натуры, достигнув её связующего звена; представьте себе, что после веков причитания по поводу человеческого безрассудства люди наконец-то поймут, почему же они были так губительно зачарованы; представьте себе возможность подробно описать точные причины личного рабства так же холодно и объективно, как химик разделяет элементы. Как только вы представите все эти вещи, вы осознаете лучше, чем когда-либо, всемирно-историческое значение психоанализа, который лишь один раскрыл эту тайну. Фрейд видел, что у пациента при анализе развивается необычайно сильная привязанность к личности аналитика. Аналитик буквально становился центром его мира и его жизни; пациент пожирал его глазами, его сердце распирало от радости при его виде; аналитик наполнял его мысли даже во сне. У всего этого обаяния есть элементы интенсивной любовной привязанности, но это присуще не только лишь женщинам. Мужчины демонстрируют «такую же привязанность к терапевту, такую же переоценку его качеств, такое же восприятие его интересов, такую же ревность по отношению ко всем, кто с ним связан» [6]. Фрейд видел, что это было сверхъестественным явлением, и чтобы объяснить его, он назвал его «переносом». Пациент переносит чувства, которые он испытывал к своим родителям в детстве, на личность терапевта. Он преувеличивает значимость терапевта до степени большей, чем сама жизнь, в точности, как ребёнок воспринимает родителей. Он становится таким же зависимым от терапевта, черпает защищенность и силу от него так же, как ребёнок сливает свою судьбу с родителями и так далее. В таком переносе мы наблюдаем взрослого человека в виде ребёнка в глубине его нутра, ребёнка, который искажает мир, чтобы облегчить свою беспомощность и страхи, который видит вещи такими, какими хочет видеть для своей безопасности, который действует автоматически и некритически, в точности так же, как он делал это в доэдипов период своей жизни.[7]
Фрейд понимал, что “перенос ”- это ещё одна форма внушаемости человека, которая делает возможным гипнотическое воздействие. Это была та же самая пассивная капитуляция перед превосходящей силой {8], и в этом заключалась её настоящая сверхъестественность. В конце концов, что может быть более «мистическим», нежели феномен гипноза, вид взрослого человека, который впадает в мгновенный ступор и подчиняется, словно машина, командам незнакомца? Возникает предположение, что в этом задействована какая-то поистине сверхъестественная сила, как будто бы один человек действительно обладает маной, которая способна околдовать других. Тем не менее, такое предположение казалось возможным только потому, что человек игнорировал раболепность своей души. Он хотел верить, что потеря его собственной воли является виной кого-то другого. Он бы не смог признать тот факт, что эта потеря воли была чем-то, по чему он скрыто тосковал, готовностью откликнуться на чей-то голос и щелчок. Гипноз был загадкой только до тех пор, пока человек не признал свои собственные бессознательные мотивы. Это сбивало нас с толку, потому что мы отрицали то, что было базисным в нашей природе. Возможно, мы даже могли бы сказать, что люди были слишком охотно мистифицированы гипнозом, потому что они вынуждены были отрицать большую ложь, на которой была основана вся их сознательная жизнь: ложь самодостаточности, свободного самоопределения, независимого суждения и выбора. Продолжающаяся мода на фильмы о вампирах может быть зацепкой в том, насколько близки к поверхности наши подавленные страхи: тревога потери контроля, полного подчинения чьим-то чарам, по сути, не подчинения самому себе. Один напряженный взгляд, одна загадочная песня - и наши жизни могут быть потеряны навсегда.
Всё это было прекрасно изложено Ференци в 1909 году в его фундаментальном эссе, тезисы которого не были превзойдены за более чем полвека психоаналитической работы. [9]* Ференци указал на то, как важно для гипнотизёра являться импозантным человеком высокого социального ранга, уверенным в себе. Когда он отдавал команды, пациент иногда терял сознание, словно пораженный «любовью с первого взгляда». Ему ничего не оставается делать, кроме как подчиниться, так как внушительная авторитарная фигура гипнотизёра занимала место его родителей. Он знал «только те способы устрашения и нежности, эффективность которых была доказана на протяжении тысячелетий в отношениях между родителем и ребёнком». [10] Мы наблюдаем эту же самую технику, которую используют сторонники религиозного возрождения, когда они попеременно напряжённо, с пронзительностью в голосе устремляют страстные речи к своей пастве, а затем немедленно увещевают их мягким тоном. С душераздирающим агоническим криком бросается человек в экстазе к ногам возрожденца, чтобы обрести спасение.
Поскольку высшее стремление ребёнка состоит в том, чтобы повиноваться всемогущему родителю, верить в него и подражать ему, что может быть более естественным, чем мгновенное воображаемое возвращение в детство посредством гипнотического транса? По словам Ференци, объяснение лёгкости гипноза заключается в том, что «в глубине нашей души мы всё ещё дети, и мы остаёмся таковыми на протяжении всей жизни» [11]. Таким образом, одним теоретическим исследованием Ференци смог разрушить тайну гипноза, показав, что субъект несёт в себе к нему предрасположенность:
“... не существует такой вещи, как «гипнотизирование», «внушение идей» в смысле психического включения чего-то совершенно чуждого извне, есть только процедуры, способные привести в движение бессознательное, предсуществующее, суггестивные механизмы... Согласно этой концепции, применение внушения и гипноза заключается в преднамеренном установлении условий, при которых склонность к слепой вере и некритическому послушанию, присутствующая в каждом человеке, но обычно подавляемая... может бессознательно передаваться человеку, которого гипнотизируют или которому внушают.” [12]
Я задерживаюсь на том, как Ференцы раскрыл секрет гипноза, по очень важной причине. Обнаружив универсальную предрасположенность в сердце человека, фрейдистская психология обрела ключ к универсальной, лежащей в основе всего исторической психологии. Поскольку не каждый подвергается формальному гипнозу, большинство людей могут скрывать своё внутреннее стремление к слиянию с властными фигурами. Но предрасположенность к гипнозу та же, что даёт начало переносу, и никто не застрахован от этого, никто не может отрицать проявления переноса в повседневных человеческих делах. Это не проявляется на поверхности: взрослые люди выглядят совершенно независимыми; они играют роль родителя для самих себя и кажутся достаточно взрослыми, и так оно и есть. Они не могли бы функционировать, если бы они всё ещё несли с собой детское чувство благоговения перед своими родителями, склонность подчиняться им автоматически и некритически. Но, говорит Ференци, хотя эти вещи как правило исчезают, «необходимость подчиняться кому-то остается; только роль отца переносится на учителя, начальника, впечатляющую личность; покорная преданность правителю, которая так широко распространена, также является переносом такого рода» [13].
Имея теоретические основы, которые раскрыли тайну гипноза и открыли универсальный механизм переноса, Фрейд был почти обязан предоставить лучшее понимание психологии лидерства; и он написал свою великую работу «Групповая Психология и Анализ Эго», книгу объемом менее 100 страниц, которая, по моему мнению, является, вероятно, самым потенциально освобождающим трактатом, когда-либо созданным человеком. В более поздние годы Фрейд написал несколько книг, отражающих личные и идеологические предпочтения; но Групповая Психология была серьёзной научной работой, которая сознательно вошла в давнюю традицию. Ранние теоретики групповой психологии пытались объяснить, почему же люди так похожи на овец, когда функционируют в группах. Они разработали такие идеи, как «психическое заражение» и «стадный инстинкт», которые стали очень популярными. Но, как быстро подметил Фрейд, эти идеи никогда не объясняли того, что происходило с их личными суждениями и здравым смыслом, когда люди попадали в группы. Фрейд сразу понял, что происходит: они просто вновь становились зависимыми детьми, слепо следуя за внутреннему голосом своих родителей, который теперь приходил к ним под гипнотическими чарами лидера. Они отдавали своё эго ему, отождествляли себя с его силой, пытались взаимодействовать с ним как с идеалом.
Важно не столько то, что человек - стадное животное, сказал Фрейд, сколько то, что он - стадное животное во главе с вождём. [14] Только это может объяснить «сверхъестественные и принудительные характеристики групповых образований». Вождь - это «опасная личность, к которой возможно только пассивно-мазохистское отношение, которой нужно уступить свою волю. Оставаясь с ним наедине, «смотреть ему в прямо глаза» - довольно рискованное предприятие». Одно это, говорит Фрейд, объясняет «паралич», который существует в связи между человеком, обладающим меньшей властью, и человеком, обладающим высшей властью. Человек обладает «чрезвычайной страстью к могуществу» и «хочет, чтобы им управляла неограниченная сила» [15]. Именно эту черту лидер гипнотически воплощает своей собственной властной личностью. Или, как позднее выразился Фенихель, люди «жаждут быть загипнотизированными» именно потому, что хотят вернуться к магической защите, участию во всемогуществе, «чувству, подобному океану», которым они наслаждались, когда их любили и защищали родители. [16] И, таким образом, как утверждает Фрейд, группы не выявляют ничего нового в человеке; они попросту удовлетворяют глубоко укоренившиеся эротические желания, которые люди постоянно несут с собой. Для Фрейда это было жизненной силой, которая объединяла людей в группы. Она функционировала как своего рода психологический цемент, который сцеплял людей в общую и бездумную взаимозависимость: притягательные силы лидера, питаемые виноватым делегированием воли каждого его воле.
Тот, кто действительно помнит, насколько опасно смотреть в глаза определённым людям или как блаженно доверчиво греться в сиянии чужой мощи, не станет обвинять Фрейда в психоаналитической риторике. Объяснив в подробностях ту силу, которая сдерживала группы вместе, Фрейд также смог показать, почему группы не боятся опасности. Члены группы не чувствуют себя одинокими наедине со своей собственной ничтожностью и беспомощностью, поскольку в их распоряжении есть силы героя-лидера, с которым они отождествлены. Естественный нарциссизм - ощущение, что человек рядом с вами смертен, но вы - нет, - усиливается доверительной опорой на мощь лидера. Неудивительно, что сотни тысяч людей выходили из окопов перед лицом яростного огня во время Первой Мировой войны. Они были, так сказать, частично загипнотизированы. Неудивительно, что люди грезят о победе вопреки невероятным шансам: разве за ними не стоит всемогущество родительской фигуры? Почему группы людей такие слепые и глупые? - всегда вопрошал человек. Поскольку они требуют иллюзий, отвечал Фрейд, они «постоянно превозносят то, что является нереальным, над тем, что действительно” [17]. И мы знаем почему. Реальный мир попросту слишком ужасен, чтобы его признавать; он напоминает человеку о том, что он - маленькое, дрожащее животное, которое разлагается и умирает. Иллюзия изменяет это, позволяет человеку почувствовать себя важным, существенным для Вселенной, в каком-то смысле бессмертным. Кто передаёт эту иллюзию, если не родители, навязывая макро-ложь культурной causa-sui? Массы надеются, что лидеры дадут им ту неправду, в которой они так нуждаются; лидер поддерживает иллюзии, что провозглашают триумф над комплексом кастрации и превозносят его до поистине героической победы. Кроме того, он делает доступным новый опыт, выражение запрещенных побуждений, тайных желаний и фантазий. В стадном поведении возможно всё, чему лидер даст отмашку. [18] Это словно как если вновь стать всемогущим младенцем, которого родители побуждают постоянно побаловать себя, или как на сеансе психоаналитической терапии, когда аналитик не осуждает вас, что бы вы ни чувствовали и ни думали. В группе каждый человек кажется всемогущим героем, который может дать полную волю своим аппетитам под одобрительным взглядом отца. И так мы осознаём ужасающий садизм стадной деятельности.
Это великая работа Фрейда по групповой психологии, по динамике слепого послушания, иллюзии, общинного садизма. В недавних своих работах Эрих Фромм особенно выделял непреходящую ценность идей Фрейда как части развивающейся и продолжающейся критики человеческой порочности и слепоты. От своей ранней работы «Бегство от Свободы» до недавней «Души Человека» Фромм развивал взгляды Фрейда о потребности в волшебном помощнике. Он сохранил фундаментальное понимание Фрейдом нарциссизма как основной характеристики человека: как она наделяет человека чувством важности его собственной жизни и обесценивает жизни других; как нарциссизм помогает проводить чёткие грани между «теми, кто похож на меня или принадлежит мне», и теми, кто «посторонние и чужие». Фромм также настаивал на важности того, что он назвал «инцестуозным симбиозом»: страх перед тем, чтобы покинуть семью и выйти в мир, тем самым положившись лишь на собственные ответственность и силы; желание человека держать себя в границах большего источника силы. Именно эти вещи составляют таинство «группы», «нации», «крови», «родины или отечества» и тому подобного. Эти чувства заложены в самом раннем опыте комфортного слияния с матерью. Как сказал Фромм, они держат человека «в тюрьме материнской расовой-национал-религиозной одержимости». [19] Фромм - увлекательное чтение, и нет смысла повторять или развивать то, что он уже и так хорошо сказал. Читателю стоит обратиться непосредственно к его работам и изучить, насколько убедительны его идеи, насколько хорошо они продолжают то, что важно во Фрейде, и применяют его идеи к современным проблемам раболепности, порочности и продолжающегося политического безумия. Это, как мне кажется, подлинная линия совокупной критической мысли на тему Человеческого Состояния. Удивительно то, что это центральное направление работы по проблеме свободы со времён Просвещения занимает так мало внимания и работы у учёных. Если мы хотим, чтобы эти науки имели какое-либо человеческое значение, они должны составить самый большой объем теоретических и эмпирических работ в области гуманитарных наук.
Сегодня мы не можем принять некритически любую из точек зрения Фрейда на групповую динамику или посчитать их полностью завершенными. Одной из слабых сторон теории Фрейда было то, что он слишком боготворил свой собственный филогенетический миф о «примитивной орде», попытка Фрейда реконструировать самые ранние зачатки общества, когда протолюди - такие как бабуины - жили под тираническим правлением доминирующей мужской особи. Для Фрейда эта тяга человека к сильной личности, их трепет и страх перед такой личностью, оставались базовой моделью для функционирования всех человеческих групп. Именно Редль в его важном эссе показал, что попытка Фрейда дать объяснение всему при помощи феномена «сильной личности» не соответствует действительности. Редль, изучавший множество различных групп, обнаружил, что доминирование сильной личности имело место в некоторых из них, но не во всех. [20] Тем не менее, он обнаружил, что во всех группах было то, что он называл «центральной личностью», что скрепляла группу благодаря некоторым своим качествам. Это смещение акцента незначительно и оставляет позицию Фрейда практически нетронутой, но оно дает нам возможность провести более тонкий анализ реальной динамики групп.
Например, Фрейд обнаружил, что лидер позволяет нам выражать запретные побуждения и тайные желания. Редль заметил, что в некоторых группах действительно есть то, что он точно называет «заразительностью неконфликтной персоны». Есть лидеры, которые подкупают нас тем, что у них нет тех конфликтов, которые есть у нас; мы восхищаемся их невозмутимостью там, где мы чувствуем стыд и унижение. Фрейд увидел, что лидер уничтожает страх и позволяет каждому почувствовать себя всемогущим. Редль несколько уточнил это, показав, насколько часто лидер был важен тем простым фактом, что именно он совершает «акт инициации», когда никто другой не может осмелиться сделать этого. Редль даёт этому феномену красивое название «магия инициативного действия». Этим инициативным актом может быть что угодно, от ругани до секса или убийства. Как указывает Редль, согласно такой логике убийцей является только тот, кто первым совершил убийство; все остальные - лишь последователи. Фрейд высказался в своей работе «Тотем и Табу», что действия, которые являются противоправными для одной личности, могут быть оправданы, если вся группа разделяет за них ответственность. Но такие действия также могут быть оправданы другим образом: если тот, кто инициирует подобное действие, берёт на себя за него и риск, и вину. Результат поистине волшебный: любой член группы может повторить такое действие без чувства личной вины. Последователи не несут ответственности, она лежит только лишь на лидере. Редль точно дает этому название: «магия приоритета». Но этот феномен делает нечто большее, нежели облегчает чувство вины: он фактически видоизменяет факт убийства. Этот переломный момент посвящает нас непосредственно в феноменологию групповой трансформации повседневного мира. Если кто-то совершает убийство без всякой вины, подражая герою, который берет на себя весь риск, тогда это уже совсем не убийство: это «святая агрессия». Однако, для инициатора это таковым не было. [21] Другими словами, участие в группе перерабатывает повседневную реальность и придаёт ей ауру сакральности - так же, как в детстве, игра создавала гиперболизированную реальность.