После того как мехкорпуса ОСНАЗ захлопнули мышеловку и советские войска, наступая со всех сторон, принялись теснить немецких захватчиков, территория, занятая войсками группы армий «Центр», стала сжиматься подобно шагреневой коже. Все это случилось настолько стремительно и внезапно, что в Белоруссии вообще и в Минске частности отрезанными от всякой возможности спасения оказались несколько тысяч отборных негодяев, руки которых были по локоть измазаны в крови мирного советского населения. В первую очередь, это были руководители оккупационного репрессивного аппарата, а также исполнители их преступных приказов – для них попадание в руки советских властей означало верную смерть.
Кроме всего прочего, с внедрением Гитлером в оборот истинно арийского божества эти нелюди искренне уверовали в этот человеконенавистнический культ и стали вернейшими адептами повелителя зла. Возглавляли список командир полиции безопасности и СД в Белоруссии, командир айнзатцкоманды-2 оберштурмбаннфюрер СС Эдуард Штраух, а также его подчиненный, начальник всего белорусского гестапо, оберштурмфюрер СС Георг Хойзер, по совместительству отвечавший за функционирования минского лагеря смерти «Малый Тростенец». Именно с этими двумя особо жаждали познакомиться сотрудники управления «С» НКВД СССР, в просторечии называемого «инквизицией», а также члены Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков.
Но смешно было бы говорить, что эти двое нацистских преступников в одиночку могли уничтожить несколько сотен тысяч населения Белоруссии, в том числе почти всех евреев, оставшихся на оккупированной территории. Тут надо сказать, что белорусское население поддерживало в основном партизан, и в подразделения вспомогательной полиции из белорусов записывались только полные отщепенцы. Поэтому нацистам помогали в основном представители маленьких, но гордых прибалтийских народов: 3-й и 12-й литовские 266-й литера «Е» и 24-й латышские полицейские батальоны, латышская добровольческая рота, а также сформированными на Украине (в Галиции) батальоны вспомогательной полиции: 101-й, 102-й, 109-й, 115-й, 118-й, 136-й, 137-й и 201-й. Так, например, в нашем прошлом Хатынь сожгли не немцы, как было принято считать, а как раз бандеровские каратели из 118-го украинского батальона вспомогательной полиции.
И вот теперь эти нелюди, уже почувствовавшие прикосновение пеньковых петель к своим шеям, окончательно взбесились и решили уничтожить Минск со всем его населением. Город планировалось сжечь, а людей принести в жертву злобному арийскому божеству. Правда, по данным радиоразведки, первоначальный приказ на проведение операции «Врата Ниффельхайма» поступил из штаб-квартиры Гитлера в Бергхофе (Адик удрал из Вольфшанце, как только на подступах к Восточной Пруссии замаячили танки мехкорпуса Рыбалко). Но все равно получить преступный приказ и выполнить его (тем более выполнить с радостью и энтузиазмом) – это, как говорится, две большие разницы. Останавливать этих деятелей было некому. Генерал Готхард Хайнрици вместе со своим штабом выехал в район Борисова, поближе к вверенным войскам, которые, стараясь сохранять идеальный порядок, медленно отступали от Орши и Могилева в направлении Минска, так что он никак не мог воспрепятствовать задуманному злодеянию[41].
Но даже если бы генерал Ханрици был в Минске и попробовал вмешаться, вряд ли у него что-нибудь получилось. Дело в том, что в самом городе подчиненных ему частей имелось немного: комендатура да зенитчики на железнодорожной станции; зато разного рода карательных, охранных и полицейских частей присутствовало в несколько раз больше. С одной стороны, все эти полицаи и каратели могли воевать исключительно против безоружного мирного населения, с другой стороны, зенитчики и немецкие комендачи тоже далеко не асы уличных боев. К тому же, вряд ли солдаты вермахта изъявили бы желание защищать население Минска от карателей, выполняющих приказ самого фюрера. Вот так сложились условия, которые сделали возможным злодеяние, в сравнении с которым померкла печально известная в нашем мире Хатынь, так же как меркнет солнце при вспышке ядерного взрыва.
Все началось рано утром, когда по всему городу людей начали выгонять из домов и, как скот, сгонять в сторону площадей, скверов или перекрестков крупных улиц, где уже высились походные алтари и черные жрецы с помощниками ждали своих жертв. Сразу, как только очередной дом бывал очищен от жителей, его поджигали специальные факельные команды с огнеметами. И вот, когда возле алтарей появились первые жертвы, которых ударами прикладов в спину подгоняли бандеровские каратели, невинная кровь во славу арийского бога рекой потекла по минским мостовым. Черная пелена инферно настолько сгустилась над обреченным городом, что стала ощущаться почти на физическом уровне.
В отдельных местах города карателям дали отпор вооруженные подпольщики, понявшие, что пришел последний час; там вспыхивали спорадические ожесточенные перестрелки. Те члены подпольных организаций, у которых было оружие, старались подороже продать свою жизнь. И в то же время радиоэфир тревожил прерывистый писк морзянки… Радисты подпольных групп взывали к советскому командованию о помощи. Уже через полчаса после расшифровки Центром первого донесения бумага с его содержанием легла на стол к Пантелеймону Кондратьевичу Пономаренко, совмещавшему должности первого секретаря ЦК КП Белоруссии и начальника центрального штаба партизанского движения, который, не медля ни минуты, доложил обстановку разбуженному в неурочно ранний час Верховному Главнокомандующему. Ругнувшись по-грузински (что являлось признаком крайнего волнения), Верховный приказал Пономаренко поднимать окрестные партизанские отряды и двигать их на Минск, после чего принялся звонить по ВЧ в Генштаб Василевскому, на Первый Украинский фронт Жукову, на Первый Белорусский фронт Горбатову и на Второй Прибалтийский фронт Толбухину с приказом сделать все возможное и невозможное, чтобы сохранить жизни минчан и предотвратить разрушение города.
Передовые части особого мехкорпуса Лелюшенко (Второй Прибалтийский фронт) на тот момент находились в шестидесяти километрах от минских окраин, у деревни Догулевщина. Еще дальше от Минска были соединения Первого Украинского фронта. Лыжные батальоны стрелковых дивизий 21-й армии, наступавшие на Минск с юга, только подходили к Слуцку, а это более ста километров. Передовые подразделения мехкорпуса Катукова в ночь с двадцать девятого на тридцатое с налету захватили Барановичи и находились от Минска на расстоянии в сто сорок километров. А правофланговая 40-я армия вела бои на подступах к Бобруйску, и ее от столицы советской Белоруссии отделяло сто пятьдесят километров. Причем продвигаться им требовалось не в оперативной пустоте, а преодолевая ожесточенное сопротивление медленно отступающих частей заново сформированной после летнего разгрома 2-й армии вермахта. Но дальше всего от Минска находились части Первого Белорусского фронта, в непрерывных боях теснящие на запад от Орши и Могилева основную группировку гитлеровцев, так называемую армейскую группу «фон Фитингхоф»[42].
Таким образом, ни одна советская сухопутная группировка не успевала к Минску в приемлемые сроки. Даже танкистам Лелюшенко требовалось не меньше суток, чтобы войти в столицу Белоруссии с севера. Оставалась только авиация – для нее уж Минск с окрестностями находился в шаговой доступности. Помимо воздушных армий, штатно входящих в состав фронтов, в полосе операции «Багратион-2» действовали три авиакорпуса Особого Назначения предназначенных для поддержки операций мехкорпусов ОСНАЗ. Авиакорпус Савицкого сопровождал действия соединений Бережного и Катукова, авиакорпус Руденко – Лизюкова и Ротмистрова и недавно сформированный особый авиакорпус Худякова – мехкорпуса Рыбалко и Лелюшенко.
Но авиация – это не танки и тем более не пехота. Не в ее власти спасти обреченных на смерть, она способна только наказать их убийц, а также дезорганизовать процесс жертвоприношения, чтобы дать возможность спастись как можно большему количеству минчан. Ну а то, что какое-то число гражданских обязательно погибнет от выпущенных советскими самолетами пуль и снарядов, считалось неизбежным злом, потому что иначе погибнуть должны будут все жители Минска. Конечно, еще оставалась возможность выбросить на город десант из заново сформированных 1-й и 2-й воздушно-десантных бригад ОСНАЗ, но такое решение сочли нецелесообразным. Пока десантников перебросят на аэродромы с полигонов под Горьким (на которых они заканчивали обучение), пока для операции выделят транспортный авиапарк, пока долетят и заправятся на аэродроме подскока… одним словом, танкистам Лелюшенко суждено было успеть раньше, особенно если их продвижению будет способствовать максимальная воздушная поддержка.
Первые плотные группы советских самолетов появились над Минском за час до полудня. В ударе по городу участвовали истребители Як-3 и Ла-5ФН, а также штурмовики «Бостон-ганшип» и Ил-2. Немецкой авиации, способной подняться им навстречу, уже не существовало в природе; поэтому, развернувшись как на параде, советские самолеты преступили к штурмовке наземных целей. Бронированные Ил-2 пушками и реактивными снарядами давили германскую зенитную артиллерию, а ленд-лизовские «Бостон-ганшипы» группами атаковали алтари, возле которых совершались мерзкие ритуалы жертвоприношения. На долю истребителей Як-3 и Ла-5ФН на этом кровавом карнавале оставалась свободная охота за автомашинами и группами солдат в немецкой военной форме. В это же время бомбардировщики, которых в Минск не пустили (ибо нечего им там делать), наносили бомбовые удары по немецким заслонам, преграждающим путь к Минску танкистам генерала Лелюшенко.
Именно «Бостон-ганшипы» разорвали черную пелену сгустившегося инферно багровыми вспышками благородной ярости. Выцелив с высоты перекрестки улиц или площади, посреди которых возвышались черные алтари с громоздящимися вокруг грудами мертвых тел и толпами согнанного на бойню народа, они переходили в пологое пикирование. Пилот ловил в перекрестье прицела алтарь и окруживших его нелюдей в черных балахонах, после чего, откинув с гашетки предохранительную скобу, в течение четырех-пяти секунд выплескивал на это средоточие ужаса ярость огня из четырех авиационных пушек ВЯ и четырех скорострельных пулеметов ШКАС. В огненной сарабанде разрывов исчезал и алтарь, и жрецы и ближайшие, уже приготовленные к убийству, жертвы. Или «Яшка», скользящий на бреющем полете над крышами домов, полоснет короткой очередью по цепочке одетых в немецкую форму полицаев, конвоирующих очередную порцию будущих жертв. Конечно, раненые и убитые от этой очереди будут с обеих сторон, но зато выжившие минчане получат шанс напасть на своих охранников или хотя бы разбежаться, и, пусть и ненадолго, добыть себе свободу.[43]
И так продолжалось час, и два и три. Дым горящих домов, подожженных факельными командами, смешивался с тяжелым чадом от пылающих автомобилей и бронетранспортеров (ибо транспорт – это крупная, легко поражаема и неповоротливая цель, не то что танки). Не успевали улететь самолеты одного авиакорпуса, как им на смену заступали их товарищи. Уже через час такой атаки всякие организованные жертвоприношения прекратились, алтари превратились в груды обломков, а жрецы и их помощники по большей части оказались уничтожены. Еще через два часа в заваленном трупами и прокопченном городе, казалось, не было уже никакой власти, потому что люди в немецкой военной форме боялись высунуть нос на улицу. А еще через такое же время, за полчаса до заката, на окраины Минска со стороны Заславля ворвались БМП передовых частей механизированного корпуса генерала Лелюшенко, которые принялись вытеснять деморализованного противника в общем направлении на юго-восток. Дальнейшие боевые действия происходили ночью, из-за чего они были несколько беспорядочными и сумбурными, что позволило некоторому числу полицаев и их немецких кураторов ускользнуть из черты города в надежде лесами пробраться на запад – так же, как полтора года назад лесами группами и поодиночке выходили из окружения советские бойцы и командиры.
* * *
31 декабря 1942 года. 13:45. Москва. Кунцево, Ближняя дача Сталина, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин;
Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия;
Майор госбезопасности Георгий Григорьевич Карпов;
Местоблюститель патриаршего престола митрополит московский Сергий (Страгородский);