— А, сопка.

— И ее нет.

— Ну вы не волнуйтесь, это все есть у меня в кроках.

— Так почему же вы не даете сразу, а заставляете спрашивать?

— Ну и спросишь, успеешь с сопкой. Тоже…

Как он, так и Прищепчик не любят Леманова. Леманов — практик. Он отлично работает. Это в особенности донимает их. Как так, они инженеры, настоящие инженеры, окончившие институт, а он самоучка.

— Что еще случилось? — спрашивает Ник. Александрович и подходит к столу. Леманов объясняет.

— Если вы будете верить всяким побрякушкам, Николай Александрович, то работать невозможно, — говорит из угла Походилов.

— Значит, Леманов врет и у вас есть отметки?

— Есть.

— Дайте их.

Походилов долго роется в бумагах и успокаивается.

— Ну что же вы?

— Нет у меня их.

— Зачем же врать, зачем врать, спрашиваю вас?

— Не нужно волноваться, не нужно кричать. Доснимем.

— Вот я и говорю, поезжайте и доснимите.

Мало радостного от таких разговоров.

4 октября. На противоположном берегу стоял самолет. Сумерки сгущались, и в наступающей темноте он казался черным. У костра полулежал летчик Дюков. Около него перебирала геологические образцы Маша. Невдалеке сидели Забулис и Кустолайнен. Мы только вернулись с работы.

— Ну, чем обрадуете нас? — спросил Леманов, пожимая руку летчику.