Для меня это было и огорчением, что лишаемся возможности такой факт подтвердить. Но и успокоением, потому что, получается все, что мной было сказано, сомнения не вызывает. А для меня на тот момент было главным, чтобы мои слова не вызывали сомнения. Но доктора из виду мои глаза не отпускали, он так же не стеснялся лишний раз посмотреть в мою сторону, наверное, остерегался того, что я могу ему навредить. Девушка его так же с минуты на минуту бросала свой взгляд на меня, из чего можно было сделать вывод о том, что он ей что-то рассказывает обо мне. Но если он ей рассказывает правду, то, думаю, что ей будет интересно послушать, о себе ему практически сказать-то нечего.
После того, как Евгений Захаров, попрощавшись со мной, уехал в Харьков, я под большим впечатлением пешком возвращался к друзьям. По пути вспоминая все, о чем говорили, как правило, что-то всегда забудешь добавить важное. Самое главное сказано, но что он может сделать? Это меня беспокоило больше всего.
Через несколько дней у меня раздался телефонный звонок, это звонил Евгений Захаров:
— Павел, здравствуйте. Вы не хотели бы встретиться с журналистом журнала «Фокус» касательно вашего обращения, который возьмет у вас интервью?
«Ну, вы что, Евгений Ефимович, я не то, что готов встретиться, если бы я даже был мертвый, то вылез бы из могилы ради такого дела», — подумал я про себя. Но Евгению Захарову я ответил очень сдержанно:
— Я всегда готов к таким мероприятиям, и вы можете на меня рассчитывать в таких случаях.
На следующий день мы уже встретились с журналистом и фотографом журнала «Фокус», где я, естественно, предоставил свои рукописи об АИК-25, позировал перед камерой, фотографировался. Это очень был важный момент для меня, ведь уже это можно назвать первыми шагами моими, которые должны были повлиять на беспредел в АИК-25. но мне пришлось увидеть немножечко другую картину, которая послужила для меня новым открытием. Та информация, которая была мной предоставлена журналисту, и та информация, которую уже напечатали в «Фокусе», немножечко отличалась. Да, там прозвучало о существующих пытках в АИК-25, но в последних строках прозвучала фальшь. Там сказано, что, когда я обратился к Президенту Украины (В. Ющенко), меня освободили условно-досрочно. На самом деле после того, как Администрация АИК-25 узнала то, что я тайным образом обратился к Президенту Украины, то ко мне был применены наручники, после наручников меня закалывали целый месяц неизвестными медицинскими препаратами, и закончилась эта история тем, что мне дали еще «красную полосу», что означало «склонный к побегу». А условно-досрочное освобождение было применено ко мне за сорок дней до конца срока, где была переписана вся моя карточка, а это значит, что ни в карцере, ни в ПКТ, ни в ДПК я не был, ко мне не применялись спецсредства. В результате в дальнейшем доказать уже ничего невозможно, что и сыграло на руку всем. Но все же дело не в том, а в самом значении фразы «обратился к президенту Украины, и меня выпустили по УДО».
Конечно, меня жизнь научила сразу правильно понимать все вещи, потому что от этого, в основном, зависело будущее. А этого момента мне хватило, чтобы поймать настроение СМИ, которое может предоставить информацию, но максимально безболезненно для себя. А это значит, могут быть недоговорки или перекручивание фактов, или искажение информации. В моем случае всего лишь одна строка была придумана, и уже смысл существенно изменился. Вместо того, что Президент Украины не обеспечил мне право на защиту после моего обращения, в результате чего я был подвергнут пыткам, уже звучит, что в результате моего обращения к президенту меня освободили по УДО.
Но уже было хоть какое-то успокоение, хоть какая-то часть правды прозвучала об АИК-25. ведь раньше средства массовой информации в моем воображении всегда вызывали сомнения. Мне неоднократно приходилось видеть сюжеты, отснятые в АИК-25, где представление об учреждении самое положительное. Наилучшее учреждение Украины, колония, которая соответствует всем нормам, евростандартам. И когда ты сидишь в этом учреждении, видишь все происходящее изнутри и слышишь с экрана телевизора, что все это — евростандарты, и так годами, то уже начинаешь поневоле все воспринимать, что это все так и есть на самом деле! Это когда вы — Андрей, глубоко убеждены в этом, и вдруг все вокруг начали вас называть Артуром. Первое время вы будете опровергать, потом после долгого сопротивления вы предпочтете просто уже молчать, со временем уже на Артура вы начнете откликаться, но поверьте, что придет то время, когда кто-то окликнет вас Андреем, и вы его поправите: меня зовут Артур.
Возьмите все наше правительство, которое неутомимо твердит о демократии в нашей стране, о свободе слова, о соблюдении прав человека, и этот список можно продолжать до бесконечности. Но как работает это все на сегодняшний день? Министерство внутренних дел — это официальная, узаконенная преступная группировка, где пытки уже стали неотъемлемой частью работы. Невиновного посадить — это не преступление, наказания за это нет в нашем государстве, потому что орган, который должен осуществлять контроль за соблюдением законности при задержании, во время допросов и прочее, — Генеральная прокуратура — лишь покрывает все преступления со стороны МВД. Она по-своему заинтересована в пытках, потому что представляет обвинение в суде, а значит, желательно каждому прокурору иметь в суде те факты, которые будут неопровержимы. И вот появляется одно целое звено, куда можно смело добавить еще одно звено — суд, статистика которого говорит сама за себя: 0.1 % оправдательных приговоров.
Вот мы имеем уже полное представление о трех органах государственной власти, уже не буду список продолжать дальше (Министерство юстиции, места лишения свободы и так далее). Но практически каждый украинец имеет представление об этих органах и об их работе. Но и каждый украинец каждый раз слышит из уст Президента Украины, Премьер-министра Украины и прочее — первых лиц нашего государства, которые постоянно твердят о бесповоротном курсе в Европу. Постоянно слышим монологи представителей Европы, рекомендации. Но все по-старому. Вот мы и начинаем свое представление о наших органах иметь такое, какое оно есть, и, наверное, оно таким и должно быть.
Но на самом деле мы уже начинаем терять истину, мы уже начинаем забывать об истинном предназначении всех государственных органов. Правоохранительные органы должны быть первыми образцом в соблюдении закона. Каждый человек, который видит перед собой милиционера, должен прежде всего ощущать свою безопасность в случае возникновения беды. А у нас все наоборот: с появлением милиции ты уже ощущаешь угрозу.
Органы прокуратуры всегда должны отстаивать не обвинение в судах, а отстаивать правду, которая бывает разной в разных делах. А на сегодняшний день никогда не бывает так, чтобы подсудимый привел свои доказательства в суде, и прокуратура сочла обвинение в совершении преступления необоснованным, и сама отказалась бы в суде от обвинения.
А суды — это лицо государства, это международный авторитет. Судья, как и сапер, не имеет права на ошибку. Ошибка сапера может стоить ему жизни, ошибка судьи может стать для кого-то гибелью. Засадить невиновного в тюрьму — это автоматически родить на свет зверя, который в дальнейшем будет жить лишь одной ненавистью, и эта ненависть в дальнейшем может забрать чью-то жизнь. Не всегда суд должен поступать по закону, в наше время самым правильным было бы суду быть справедливым. А это значит, что различия между сильным и слабым уже бы никакой роли не играли, потому что суд все шансы уравнял. Но для того, чтобы все это работало, нужен пример всему. И таким примером должен быть всего лишь один-единственный человек — Президент Украины!
А что такое Президент Украины? Кто-то пытался определить истинное предназначение этого человека? Быть Президентом Украины — это значит быть «избранным». А это значит, что не может быть ничего сказано такого, что не может быть сделано. А если это уже произнесено, то уже не может быть ничего такого, что бы могло изменить его решение. Но решения его должны быть всегда безупречны, потому что они учат народ жить, учат суды судить, слепых видеть, глухих слышать. Всегда нужно осознавать, что от тебя зависит судьба всего народа, каждый больной ребенок в любой семье, на которого нужны деньги на операцию — это не проблемы семьи, это благородство Президента. И если народ увидит небезразличие своего Президента к своему народу, то сам народ перестанет быть безразличным ко всем. И если народ увидит, что Президент живет не для себя, а для народа, то это значит, что люди начнут жить друг для друга.
А на сегодняшний день мы все выживаем. Вместо того, чтобы помочь друг другу, наше безразличие лишь помогает утонуть утопающему. Потому что наше правительство не помогает нам жить, а наоборот, за наш счет выживает!
Да, наверное, это уже было неправильно с моей стороны, будучи преступником, да еще и злостным нарушителем режима содержания, за что водворен в одиночную камеру, и писать о том, каким нужно быть нашему правительству. Но на данный момент я больше пишу то, как я вижу, как чувствую, чем живу. То, что тревожит мое сердце, почему болит душа. И я есть в статусе «особо опасный преступник», считаюсь человеком опасным для общества, а значит содержусь под стражей. Но меня тревожит другое: чувствует ли что-то подобное наше правительство? Ведь по логике вещей, если у меня, человека, считающегося опасным для общества, живут такие мысли, то руководству нашей страны, наверное, такие мысли не дают спать ночью? Наверное, сердце разрывается у них от боли от телевизионных роликов, где умирающих детей показывают, и сумма стоимости операции — это предынфарктное состояние всех родных.
Я не напрасно речь завел о руководстве страны, потому что не скрываю своей ненависти к этому руководству. Конечно, я не могу так говорить потому, что это — народное решение, и хочешь не хочешь, это решение нужно уважать. Но я считаю, народ всегда слышит лишь то, что позволяет слышать его правительство, потому что средства влияния на масс-медиа у правительства, конечно, есть, и они были практически всегда. Но всю ли правду знает народ о своих правителях? Я предлагаю свою правду, то, что именно мне пришлось увидеть, и, в отличие от многих, я не боюсь ее рассказать, даже учитывая то, что за это мне может быть смертный приговор в прямом смысле этого слова. Но я боюсь лишь Всевышнего, и как только Он решит, так и будет, а не как решат «они». Для меня смерть — это мое истинное освобождение, а для них — это вечная тюрьма. Я предпочитаю лучше в тюрьме сидеть, а сердцем быть свободным, нежели на воле жить, но сердцем быть в тюрьме.
Наверное, нужно немного передохнуть. Уже такой бардак с бумагами, что разобраться очень трудно, где что написано. Приходится уже писать такой трудной ручкой, которая через раз пишет, некоторые буквы приходится по нескольку раз обводить, чтобы потом в дальнейшем, когда выйду из одиночки и буду уже соединять то, что нужно, чтобы было все понятно. Хочу еще успеть написать об очень многом, ведь осталась уже неделя до выхода из одиночки. Правда, можно выйти и потом продолжать писать в более комфортных условиях. Но весь секрет и заключается в том, что ты сам себе ставишь рамки, ограничения по времени для того, чтобы сделать работу. Тогда это неприятное время, которое проводишь в одиночке, намного быстрее проходит. Когда ты сидишь и байдыкуешь, то время твое тянется бесконечно. Слава Богу, прошел еще один день. А когда ты спешишь что-то сделать, то время измеряется по-другому — уже осталась неделя, успею или нет?
Но внезапно открылись двери, и я увидел, что администрация БИК-70 стоит вся с побледневшим видом. Странно, — подумал я, — еще такого тюнинга на лице администрации я не видел. Что-то произошло, но что?