Была бы здесь мама, она бы рассказала ей по привычке, как есть… Но брату-то хоть можно не изливать душу? Хотя бы пока? Может же она оставить что-то для себя?
Было до слез обидно, на самом деле. Она только что поняла, что влюбилась в потрясающего мужчину. А у него уже есть суженная. Пусть вспыльчивая, жестокая, но такая яркая и горячая, что глаза жжет… И взрослая. Сильная. А Лая в очередной раз слабачка, которую всем жалко. Как мама и говорила.
И, вроде как, даже винить некого.
— Ты слишком добрая… — грустно вздохнул брат.
— Вовсе нет, — мотнула головой девушка, так и не поднимая лица.
Диес не стал спорить дальше, не желая расстраивать ее еще больше. Но он вовсе не был так же добр, как малышка Лая, хоть его частенько таковым и считали. И спускать подобное поведение с рук не собирался.
Глава 7.
— Послушай, старикашка, это что за самодеятельность?! — я зло пнула кресло со своей дороги, проигнорировав то, с каким грохотом оно разбило витрину шкафа с какими-то безделушками в кабинете Лута.
Дверь я тоже открывала с грохотом — чтоб впечатлились и поняли, что я действительно очень и очень зла! Останавливать меня никто и не подумал. Во-первых, по-настоящему злая я даже у доброй половины этого гадюшника вызывало легкую тревогу ниже поясницы. Во-вторых, у тех, у кого не вызывала, просто хватало ума не лезть в наши отношения со стариком, даже если они им не нравились от слова совсем. Ну как же! Их плешивому господину же все в ноги должны кланяться!
Настроение с утра было отвратительным. Потому что я узнала, что Тори не на глаз определил ядовитые плоды — этот юный химик решил проверить и вылил с горкой наш стандартный определитель. То, что некоторая ядовитая дрянь ядовита не только на язык, но и на запах, эта бестолочь благополучно забыла. Хорошо хоть среагировал быстро и по инструкции — только носоглотку и обжег себе слегка!
— Дорогуша, я всегда любил твою страстную натуру, но я тебе клянусь… если ты, маленькая вредная скряга, и в этот раз съедешь с оплаты счетов за ремонт, я взломаю твою ячейку в банке и сам возьму, — пообещал обиженно уже седой, но все еще импозантный мужчина, о чьей видовой принадлежности только слухи и ходили по всей империи, — С процентами! Знаешь, какие у нас тут проценты?
— Большие, как у всех воров и убийц! — выплюнула я, облокотившись о его стол и нависнув над мужчиной.
Лут был довольно известным элементом преступного мира. Едва ли не героем сказок! Лет тридцать назад империя содрогнулась от авантюр этого пройдохи — он обдирал всех, до кого дотягивались его жадные ручонки, оставлял насмешливые послания своим жертвам и издевательские подсказки стражам порядка; воровал драгоценности, красивых женщин и чужие тайны, порой возвращая то одно, то другое откуда взял, и заставляя этим своих жертв ненавидеть себя только больше. Его ловили десять лет и наконец поймали. Вся верхушка, бывшая его основным источником заработка, вздохнула с облегчением. Но радовались они рано. Оказалось, что Лут немалые средства (украденные, конечно!) тратил на социально значимые проекты. Тут дорогу построит, там школу, здесь мост отремонтирует. Все, до чего не доходили руки у госслужащих, он чинил сам, прячась под псевдонимом… И стоило ему попасть в лапы правосудия, этот псевдоним как бы случайно раскрылся, и потекла по стране молва о благородном разбойнике!
От каторги его это не спасло, но от казни — еще как! Попробуй бедным слоям населения объясни, что их добрый и без преувеличения щедрый благодетель заслуживает смерти. Да, от каторги его это не спасло… Правда потом выяснилось, что на каторге он провел всего месяц, а что за бедолага и за какие обещания ли, угрозы ли отбывал дальше за Лута никто так и не узнал. Ловили его еще около пяти раз, но удержать так и не смогли, и в итоге уставшие и замотанные просто договорились о нейтралитете.
Лут согласился, потому что решил, что ему пора на пенсию. Открыл клуб любителей вязания, стянул в него часть своих друзей и шестерок, легализовал доход, приличную часть которого продолжал тратить на благотворительность… Клуб любителей вязания, где я сейчас и находилась, представлял из себя огромный особняк, наполненный рожами даже на вид не самыми добропорядочными. На стенах висели в рамочках кривенькие вышивки, на втором этаже располагался небольшой музей прядильного мастерства. А на чердаке — роскошно, конечно, обставленном — заседал старый Лут.
Познакомил нас Сильван. У него тогда как раз в самом разгаре была маленькая дворцовая война с младшим братом, по итогу которой того на несколько лет сослали из столицы, а Силь заручился поддержкой канцлера в борьбе за место наследника. С тех пор с Лутом у нас сложились довольно неплохие отношения. Я была не особливо брезгливой, он любил все яркое — так что порой мы вполне могли обращаться друг к другу с просьбами или просто мило посидеть за чашечкой кофе.
У него на столе стояла кривенько вырезанная мной деревянная фигурка солдатика схорошо знакомым ему знаком тайной полиции на груди; у меня в гостиной висела на стене крайне посредственно, если не сказать больше, вышитая кормящая мать с вульгарно приоткрытой грудью и вульгарной же улыбкой… В общем, отношения были со всех сторон приятные, и когда мне понадобилось придумать себе угрозу, но так, чтобы никто точно не пострадал и чтобы никакие доказательства не указывали на меня, я обратилась к Луту.
И теперь очень об этом жалела!
— Как ты мог тронуть моего Тори?! — взревела я, в надежде, что это и правда старик шалит на старости лет.