Оставшаяся часть бала прошла для нее словно во сне. Если бы ее потом спросили, с кем она танцевала, начиная с первого тура после ужина, ей не удалось бы вспомнить ни одного имени. После возвращения в дом своей сестры она вспомнила слова Эмити о том, что лорд Станден — то есть, герцог Станденский, — ни с кем, кроме нее, не танцевал.
Здравый смысл говорил ей, что он пригласил ее лишь потому, что они были знакомы, но то обстоятельство, что он не уделил никакого внимания другим дамам, приглушал ее восторг от общения с ним.
Она вспомнила искренние и простые молитвы детей Эмити, а также слова собственного отца о том, что молитва добродетельного человека скорее добирается до небес.
Уже погружаясь в сон, она вдруг подумала, можно ли назвать добродетельным желание дочери сельского священника стать небезразличной для герцога?
Не слишком ли высоко она задирает голову?
На следующий день Грейс принимала посетителей, а также знаки внимания от своих партнеров по танцам на балу. Она получила несколько букетов, один из них от анонимного отправителя. Эмити настаивала, чтобы Грейс отослала его обратно, однако та поставила их в вазу в своей комнате. Этот букет, составленный из фиалок и миниатюрных роз, понравился ей больше всех остальных.
Первым нанес ей визит господин Хэмоувер, тот, что недавно вернулся из Индии. Он пробыл не дольше четверти часа. Затем пожаловал сэр Фредди, лично преподнеся ей огромный букет цветов. Господин Дю Барри смеялся над историей, которую она рассказывала детям, однако «выдумывание волшебных сказок», по его мнению было пустой тратой времени. Это заявление весьма уронило господина Дю Барри в глазах сочинительницы.
Почтил своим присутствием дом ее сестры даже господин Блейк и не стал возражать против того, чтобы мисс Пенуорт поделилась купленными для нее засахаренными фруктами со своими племянниками. Его сердечность даже заставила Грейс принять приглашение прокатиться вместе с ним в парке на следующий день.
Все, за исключением лорда Стандена, каким-либо образом дали о себе знать. Он блистал своим отсутствием.
Грейс старалась не показывать своего разочарования.
— Не понимаю, зачем ты непрерывно выглядываешь в окно, — сказала ей Эмити. — Его светлость не пожалует ни сегодня, ни когда-либо. — Вонзая иголку в свою вышивку, она добавила: — Неужели ты думаешь, что титулованный дворянин из высшего света снизойдет переступить порог дома на Харлей-стрит?
Грейс словно облили ушатом холодной воды. Она отпустила занавеску и отошла от окна.
— Я и не знала, что тебе не нравится дом, в котором ты живешь, — отозвалась она, снова принимаясь покрывать мережкой кромку носового платка.
Когда она сказала лорду Стандену (ей не хотелось даже в мыслях называть его герцогом), что не умеет вышивать, это была неправда. Кроить материю и сделать прямой шов она могла не хуже любой белошвейки, и ее собственное платье было лучшим доказательством ее искусства обращения с иголкой и ниткой. Загвоздка была лишь в том, что настоящим леди не пристало самим шить для себя одежду.
Эмити опустила свою работу на колени.
— Ты знаешь, я вовсе не испытываю презрения к тому окружению, в котором мы живем. Но друзья герцога будут с насмешкой рассказывать ему о нашем жилье. И это принизит нас в его глазах.
Грейс тут же представила себе, как сэр Фредди и господин Блейк, забавляясь, рассказывают герцогу о своем посещении дома представителей среднего класса, и пришла к невеселому убеждению, что он просто не снизойдет до визита на Харлей-стрит.
Грейс сказала себе тогда, что ей все равно.
7
Нельзя не признать тот странный факт жизни, что чем больше женщина убеждает себя в своем безразличии к тому, что джентльмен унизил ее, тем больше на самом деле это задевает ее. Несколько следующих дней Грейс не могла сдержать себя и подбегала к окну всякий раз, когда возле их дома останавливался какой-нибудь экипаж. И то, что визитеры так же часто приезжали к ней, как и к Эмити, вовсе не поднимало ее настроения: ведь среди них не было герцога Станденского.