Уля подбежала к окну, распахнула шторки. Её палата размещалась на четвёртом этаже, но рядом с окном шла водосточная труба. Она в страхе обернулась. Послышался какой-то посторонний звук. Прямо там за дверью. Мозг тут же выдал картину – кто-то карябает дверь когтями. Она всё ещё находилась в застывшем положении, боясь пошевелиться, когда железная ручка плавно опустилась вниз. И вот сейчас Уля ощутила опасность. Она не знала кто находился по ту сторону двери, но он явно пришёл сюда не спокойной ночи пожелать. Уля забралась на подоконник. Славу Богу современные больницы по большей части сменили старые окна на пластиковые. Поэтому она с лёгкостью распахнула створку. В палату тут же ворвался морозный ветер. Не помня себя от страха, она буквально прыгнула, пролетела около метра и ухватилась обеими руками и ногами за железную обледенелую трубу. Краем глаза она успела уловить чёрный проход, образовавшийся в дверном проёме. И если кто-то там и был, то он упустил свой шанс.
***
В дверь тихо постучали. Юра ещё не спал. Он смотрел вечерние новости. На нём не было ничего кроме старых спортивных трико. Убавив звук на телевизоре, дождался повторного стука и только потом направился в прихожую. Он предположил, что это могла быть Елена, но посмотрев в глазок, отбросил эту мысль. В изумлении он сразу же распахнул дверь. Ульяна стояла на лестничной площадке в одной больничной пижаме, босиком, обнимая саму себя руками.
– Можно? – трясясь от холода, дрожащим голосом спросила она.
Несколько секунду он удивлённо таращился на неё, но лишь потому, что думал будто ему всё это грезится. Придя в себя, он отступил на шаг назад, впуская её в дом.
– Ты как тут…? – спросил он первое, что пришло на ум, но осёкся, ведь такая ситуация уже происходила. И спрашивать вновь, как она тут оказалась, не имело смысла.
Ульяна прошла в гостиную, усаживаясь на диван. Юра, убедившись, что с ней никого больше нет, запер дверь на все замки и прошёл следом.
– Домой не могу идти, – пояснила Уля, не поднимая взгляда. Она не могла вернуться домой по двум причинам. Первая – ответственность за жизнь близких. Вторая – некое чувство, что именно там она больше всего подвержена потустороннему воздействию, от которого так тщетно пытается скрыться. А рядом с Юрием Олеговичем ей всегда было спокойно. – Боюсь, что опять убегу в лес…
Юра видел перед собой замученную истощённую девушку, которую подсознательно любил, но боролся с этим чувством. Он вздохнул, растрепав и без того взлохмаченные волосы на своей голове. Сел рядом с ней, усиленно размышляя, как ему поступить дальше.
– Ну. Если хочешь, можешь принять душ, а я пока найду тебе подходящую одежду, – не веря в то, что он сейчас делает и говорит, предложил он. Сам поднялся и направился на кухню. Уля не возражала против помывки, поэтому с удовольствием поспешила в ванную. Она вышла, закутанная в большое белое полотенце, спустя пятнадцать минут. Мокрые волосы спадали на плечи. Она была похожа на Деву Марию. Юрий Олегович стоял возле приоткрытой форточки и курил.
– Не знала, что вы курите… – Уля немного помешкала, села на табурет возле обеденного стола. Юрий Олегович затушил наполовину выкуренную сигарету.
– Иногда, – он и сам ощущал неловкость. Всё из-за того сна… И вот сейчас чувствовал вину и стыд. Электрический чайник шумно забулькал и отключился, – Чай, кофе?
– Чай, – она убрала прилипшие к спине волосы на бок.
Учитель разлил по чашкам кипяток и заварил два чайных пакетика. Тут же повеяло приятным ароматом бергамота.
– Если бы знал, что ты придёшь, то купил чего-нибудь вкусного, – он тут же обругал себя мысленно, за то, что ведёт себя, как идиот.
– Да ладно, – Уля улыбнулась, размешивая чай ложечкой. Юрий Олегович взял свою кружку и вновь подошёл к окну. Некоторое время они молчали, каждый размышляя о своём. Тишину нарушали лишь тихие звуки глотков.
– Как думаешь, сохранять верность очень трудно? – задумчиво ни с того, ни с сего спросил он, всё ещё разглядывая ночной город за стеклом.
– Если есть любовь, я думаю, что нет, – немного подумав, произнесла она.
Снова воцарилась тишина.
– Ты права, – спустя минуту произнёс Юра, словно её слова дошли до него только сейчас, – Но зачем тогда обманывать? Зачем врать?