Ведь может же такое быть, что поступит? А?…
Черепаха
Под мостом сидеть хорошо. Рома сюда приходил один, как будто прятался ото всех, просто сидел и ни о чем не думал. Он хорошо научился это делать в детстве, ещё до школы. Тогда он рисовал и пел, проваливался в это рисование и вообще не замечал никого вокруг. Потом рисование кончилось — стало неинтересно. И слуха, как оказалось, никакого нет. И голоса. А в детстве пел очень чисто — по крайней мере, так мама говорит. Жалко, никто не догадался записать, только рисунки остались. Ничего в них такого нет — просто удивительно, как он это всё мог придумывать тогда, а сейчас ничего не может. Наверное, сейчас всё время себя оцениваешь и видишь — никакой ты не художник. А в детстве было всё равно — просто рисовал, и всё.
Тут, под мостом, как будто можно было вернуться в то детское рисование, но уже без рисунков — просто уплывать головой.
Рядом, по дорожке, иногда проходят люди, смотрят вперёд, или себе под ноги, или на реку. А Рома сидит высоко, под самым полотном дороги, и его никто не замечает. Машины у него над головой на мосту громыхают, но всё равно тут — удивительная тишина. По реке плывёт пластиковая бутылка, ударяется о другую опору моста, притормаживает, кружит — но всё же потом плывёт дальше, дальше, к мерцающему отражению колокольни.
Он достал телефон, щёлкнул несколько кадров. Река. Красиво.
А, всё-таки пришёл и этот. Единственный человек, который тоже почему-то любит это место: хромой художник. Он останавливается внизу, у самой реки, поэтому не мешает. Не спеша раскладывает маленький стульчик и мольберт. Краски, кисточки — всё медленно, спешить некуда. И потом начинает рисовать, каждый раз — одно и то же. Опоры моста, блики на реке. Старая ива мочит в воде тонкие ветви.
В этом есть какая-то тайна. Зачем всё время повторять этот рисунок?
Художник останавливается, идёт к воде. Вытряхивает из кармана траву и листья, смотрит, как они плывут по воде. Тоже тайна — зачем? Потом, приволакивая больную ногу, возвращается на складной стульчик и продолжает свою работу.
…Рома сверху, из-под моста, смотрит на художника, тот — на реку. Время застывает. Почему-то здесь никогда не бывает скучно. Хотя, казалось бы, ничего нового не происходит.
Наконец художник откладывает кисточки. Открывает рюкзак. Достает термос и бутерброды. И вдруг оборачивается:
— Будешь?
…Рома отрицательно мотает головой. Как неприятно: думал, его никто не видит! Будто застали, уличили в чем-то неприличном. Как вот теперь тут сидеть, когда знаешь, что за тобой следят. Спиной он видит, что ли?
Вдруг налетел ветер, опрокинул мольберт. Художник схватил его — тут же полетели и кисточки, и стульчик, и термос упал, покатился к реке — с такой ногой не поймать! Рома птицей слетает вниз, ловит гремящий металлический термос у самого берега.
— Ох, спасибо… ничего себе ветер! Кажется, ничего не предвещало, — говорит художник.
Ветер продолжает разбрасывать вещи, летят какие-то пакеты; надо помочь всё собрать.
И внезапно всё стихает — будто ничего и не было. Художник встряхивает термос — надо же, остался чай! Был хорошо закрыт, повезло.
— Налить тебе? — спрашивает он, и Рома ещё раз мотает головой, но не так уверенно.
— Как тебя зовут?
— Рома.