У папы твердеет лицо, мама тревожно прикусывает губу. В комнате повисает неловкое молчание. Взрослые обмениваются многозначительными взглядами, папа с мамой без слов просят прощения за мое «иррациональное» поведение.
Детектив-инспектор Шоу прочищает горло:
– Я вижу, вам лучше побыть со своей семьей, без посторонних. – Она встает на ноги, опираясь на костыль. – Но если вам вдруг понадобится какая-либо моя помощь – обращайтесь, пожалуйста. – Инспектор многозначительно смотрит на папу. – Мы бы могли порекомендовать замечательных консультантов по посттравматическому расстройству.
– Благодарю вас, инспектор! – папа пожимает ей руку. – Спасибо за все, что вы сделали для Дженны. Нам с женой так жаль, что ваш коллега погиб в той автокатастрофе.
Мне хочется на него наорать. Кричать во весь голос, рассказать, как эта распрекрасная инспектор Шоу убила собственного офицера!
– Спасибо вам, мистер Адамс, – отвечает детектив. – Я передам соболезнования его родным. К сожалению, таковы уж риски нашей профессии.
Папа сочувственно кивает, мама встает с дивана, тоже пожимает руку инспектору Шоу и провожает обеих полицейских к дверям. Уходя, детектив поворачивается ко мне с улыбкой, которая, возможно, кажется ей доброй и успокаивающей.
– Дженна, я понимаю, ты все еще в шоке, – мягко говорит она, переходя на «ты», – но пусть тебя поддерживает мысль, что ты пережила это ужасное испытание. Пусть во всей твоей будущей жизни это придает тебе силы, а не забирает их.
Не знаю, понимает ли она, насколько уместны и правдивы ее слова, но невольно вздрагиваю, глядя, как бывшая Охотница удаляется, прихрамывая, по нашей подъездной дорожке.
45
– Как думаешь, вы с Фениксом еще увидитесь? – спрашивает Мэи.
Мы сидим у пруда в Клэпхемском парке и кормим уток. Папа через пару скамеек от нас героически делает вид, что читает газету.
Я грустно качаю головой:
– Консультант считает, что Феникс на меня «отрицательно влияет», и мои родители с ним согласны.
Мэи недоверчиво фыркает:
– Так ведь только благодаря ему ты до сих пор жива!
– Да я знаю. – Утки и голуби суетятся вокруг, я отщипываю и бросаю им кусочек хлеба. – Я и в прошлых жизнях выживала только благодаря ему.
Мэи с сомнением смотрит на меня, подняв брови, как будто хочет спросить: «Серьезно? Ты что, все еще веришь во всю эту ерунду с реинкарнациями?»
Последнюю пару недель терапевт честно старался как-то рационализировать мой опыт, объяснить, что видения из прошлых жизней – это такой защитный механизм моей хрупкой психики, реакция на стресс и эмоциональную нагрузку из-за того, что на меня напали, похитили и чуть было не принесли в жертву. Что ж, звучит разумно. Но как быть с фактами, доказывающими обратное? Откуда я знала, как выбраться из Арунделского замка? Каким образом внезапно научилась скакать на лошади и драться? Все это он пытается объяснить «удачным проявлением врожденных способностей, усиленных в стрессовой ситуации инстинктом самосохранения», и тут мне уже сложнее с ним согласиться. Что ни говори, у неподготовленного человека вроде меня просто не было шансов против пятерых сильных противников – а я их всех побила. Я же знаю, что одним инстинктом самосохранения такое не объяснить!
Еще терапевт диагностировал у меня «болезненную привязанность» к Фениксу и рассматривает ее как прямое следствие Стокгольмского синдрома. Надо признать, у меня и правда можно найти многие его симптомы: привязанность к «похитителю», то, что я разделяю его идеи и основные цели, нежелание сотрудничать с властями в ущерб ему… Вот только Феникс меня