– Это все круг камней. – Ему трудно говорить, он дышит со свистом. – Сила Света вылечила меня, по крайней мере настолько, чтобы…

– Будьте прокляты! – шипит Танас, корчась от боли в луже собственной крови, которая заливает пентаграмму. Он тянется было за обломком кинжала, но теперь, когда силы вернулись ко мне, я с легкостью отбрасываю кинжал в сторону ударом ноги. Он хватает меня за ногу, пальцы обвиваются вокруг щиколотки, словно ядовитая лоза.

– Колесо жизни повернется вновь, – бормочет он, испепеляя меня взглядом, – и я вернусь за твоей душой!

Его голова ударяется о пол, а пальцы слабеют. Я высвобождаю щиколотку, но Танас продолжает смотреть на меня каменно-холодным взглядом.

– Он… умер? – шепотом спрашиваю я. Меня пугает темный немигающий взгляд его змеиных глаз.

Феникс устало кивает:

– В этой жизни – да.

Я бросаю взгляд на другое бесчувственное тело внутри пентаграммы.

– А как же Дэмиен? И остальные? – тревожно спрашиваю я.

Феникс с наслаждением опирается спиной о скамью.

– Они нам ничего не сделают. Когда Танас умирает, приходит конец его власти над слугами. Так что Дэмиен, возможно, теперь даже не вспомнит, что он Охотник.

Я изумленно поворачиваюсь к Фениксу:

– То есть он не запомнит вообще ничего, что натворил?

– Кое-что запомнит, конечно. Дэмиену будут сниться очень жуткие сны, – веско говорит Феникс. – Но Охотники теперь залягут на дно… по крайней мере до тех пор, пока Танас не возродится вновь.

– А когда это будет? – тревожно спрашиваю я.

– Точно не в этой жизни, – успокаивает меня Феникс. – И может быть, даже не в следующей. Обсидиановый клинок должен был очень ослабить темную душу Танаса. Ему теперь долго придется зализывать раны.

Я опускаю глаза на страшное кровавое пятно у Феникса на футболке.

– А как же ты?

Вдалеке слышится приближающийся вой сирен. Феникс слабо улыбается:

– Ты не волнуйся за меня… Самое важное – это ты.