– Давай скорее! – торопит меня папа.
Я вылезаю с заднего сиденья нашего серебристого «Вольво».
– Да в чем дело-то? – спрашиваю я, запыхавшись – мы с ним почти бегом пробираемся через подземную парковку к лифтам. Он поднял меня рано утром, посадил в машину, пробился сюда через утренние пробки – но так и не сказал ни слова о том, куда и зачем мы едем, и большую часть дороги я продремала в машине.
– Увидишь! – Папа в нетерпении жмет на кнопку лифта.
Как только дверь открывается, он почти заталкивает меня внутрь, и мы подымаемся на третий этаж. Я нервничаю, папа тоже кажется встревоженным: он беспокойно потирает руки и немного покачивается на пятках. На меня он смотрит с напряженной улыбкой, но отводит глаза, встречая мой вопросительный взгляд. Как будто что-то его очень радует… но в равной степени и пугает. Хотела бы я знать, что происходит.
Двери распахиваются, перед нами оживленная толпа счастливых путешественников, загорелых туристов, усталых бизнесменов, улыбающихся стюардесс и носильщиков с перегруженными тележками. К стойкам автоматической регистрации стоят нетерпеливые очереди путешественников, на огромных дисплеях высвечиваются международные и внутренние перелеты, отправляющиеся этим утром из аэропорта Хитроу, терминал 3.
Я смотрю на отца изумленно и не без подозрения.
– Что мы здесь делаем? – спрашиваю я, пока мы пробираемся сквозь толпу. – Мы уезжаем на каникулы?
Эта мысль меня радует – не считая походов на терапию и нескольких встреч с Мэи, последние две недели я провела почти взаперти, меня даже в школу не пускали.
Папа качает головой:
– Нет, это как-нибудь в другой раз.
– Тогда зачем мы здесь?
Он широко улыбается, потом улыбка чуть угасает, и я снова с жалостью замечаю, как он встревожен.
– Вообще нужно сказать… мама была не совсем согласна, – говорит он, преодолевая неловкость. – Если честно, я и сам не уверен, что это хороший план. Но все-таки учитывая, как ты была расстроена и как мы должны быть ему благодарны, мы же твои родители… в общем, я решил, что нужно дать тебе эту возможность.
Папа резко останавливается у стойки безопасности и отступает в сторону. Он приветственно кивает полицейскому, конвоирующему высокого, крепко сложенного парня в джинсах, белой футболке и черной кожаной куртке. На его высоких скулах виднеются едва заметные следы синяков, на нижней губе – небольшой белый шрам. Он опирается на костыль, но, кажется, в силах обойтись и без него. Сейчас он кажется гораздо более живым и счастливым, чем в нашу прошлую встречу. Волны отросших каштановых волос мягко ложатся на плечи, сапфирово-синие глаза словно отражают блеск далеких звезд. C минуту я не могу отвести от Феникса взгляд, не в силах поверить, что вот он, стоит прямо передо мной. Я ведь даже не надеялась увидеть его вновь! Обернувшись к папе, я выговариваю одними губами:
– Спасибо. – И вижу, как он успокаивается, натянутая улыбка делается просто счастливой. Моего сияющего лица достаточно, чтобы он понял, что поступил совершенно правильно.
Феникс счастлив не меньше моего, он неотрывно смотрит мне в глаза.
Мир поворачивается, и…
Мы стоим на платформе, на вокзале полно людей. На мне белый сестринский фартук, светлые волосы стянуты в узел; на нем – армейская форма защитного цвета, в руках берет, на плече брезентовый вещмешок. Вокруг нас клубится дым, я слышу, как со слезами прощаются еще несколько пар.
– Тебе обязательно нужно ехать? – спрашиваю я.