Я не смею давать вам каких бы то ни было напутствий, кроме одного непреложного совета: беспрестанно растите над собой, и тогда будничные вихри, что прежде колебали вас, сокрушатся о могучесть вашего духа; и пусть однажды, резко обрушившись, неистовый житейский ураган снесет вас с корнем, несгибаемому дубу подобно, — лучше так, нежели сродни трепещущей тростинке льнуть долу да смиренно ждать затишья; ибо в первом случае подлежит высокая жизнь под тяжелой кроной личностного величия, во втором — приземленное, суетно-бессмысленное прозябание.
Себастиан смолк. Некоторое время мы вдумчиво взирали на друг друга с сопредельным чувством некоей отрадной печали, что в один и тот же момент преисполняет тоски и воодушевления; что теснит душу, поселяя в ней стойкость, и порождает надежду во чреве отчаянья.
— Благодарю за беседу, Деон, — произнес засим Себастиан, — услышанное от вас очень важно для меня… мне необходимо все обдумать… Надеюсь, завтра мы продолжим наш разговор. Теперь же не стану задерживать вас долее; вам нужно отдохнуть.
— То же самое касательно вас, — сказал я, пожимая Себастиану руку, — постарайтесь уснуть. Сон — лучший поводырь выздоровления… Тревожусь только, — уже шагнув к выходу, обернулся я, — как бы не доставил вам огорчения своими излияниями, ведь мне, доктору, следовало поддерживать в вас безмятежную бодрость, а не нагнетать ненастные думы.
— Что вы, Деон… — трогательно улыбнулся Себастиан. — Сквозь мглу повествования я непрерывно различал неугасимо-яркий луч достоинства вашей натуры, и сей луч согревал мне сердце… Воистину: как соль хранит чистыми воды морские, так благородная скорбь хранит чистой душу… Я невыразимо рад, что мы наконец познакомились, и, безусловно, простреленное плечо стоит того, чтобы узнать вас, — с этими словами Себастиан чуть слышно усмехнулся (впервые за все время). — Нет, Деон, не подумайте, я не шучу, — серьезно молвил он, умеряя улыбку (поблескивал его взгляд). — Я едва ли умею шутить; для этого требуется особая практика, которой я, к сожалению, не располагал в должной мере… — и вновь улыбнувшись, еще серьезнее результировал: — Я счастлив нашему знакомству, невзирая на обстоятельства, послужившие его предпосылкой.
— Я взаимно счастлив нашему знакомству, Себастиан, — отвечал я (спонтанно положив правую длань на сердце). — И благодарен, несказанно вам благодарен за все то, что вы мне сообщили, равно как и за все то, что я сообщил вам… Вы не просто человек, — сказал я, намекая на зачин нашей встречи, — вы —
V
Придя к себе в комнату, я присел у окна. Вечерело. Горы —
Долго я так сидел, забывшись взором и испытывая, как во мне протекают некие, — пока еще неявные, но явно благотворные, — преображения. Чудилось: пламень души, подернутый пеплом и тлевший под ним доселе, разгорается с новой, небывалой мощью. А когда ж очнулся от сей целительной грезы, глаза мои полны были слез, скатывающихся по лицу и на грудь ниспадающих… теплых слез душевного облегчения…
В ту ночь я не спал, витая между явью и сновидением, вновь и вновь переживая — в протяженных мгновениях этого неопределенного, а посему беспредельного состояния — впечатления минувшего дня; и чистый, глубокий голос Себастиана вещал во мне столь внятно, столь полнозвучно, что Морфею59, надо мной ворожившему, никак не удавалось его затушить, — ибо то был
Но внезапно я будто сорвался в черную пропасть, вмиг посреди смятенного морока действительности очутившись. Эвангел, аккуратно покачивая меня одной рукой за плечо, другой удерживал подсвечник, гулко разгонявший предрассветный сумрак окружения.
— Что такое? — встрепенулся я. — Себастиану хуже?
В ответ старец утвердительно потряс головой; блики пламени высвечивали в его глазах тревогу, подобно тому как безмолвные зарницы вспыхивают средь громовой пучины туч.
— Буду через пару минут, — заверил я.
Эвангел кивнул с признательностью, несколько разредившей тень его взволнованного лица, поставил свечу на стол и удалился…
Когда я прошел в покои Себастиана и к нему приблизился, он не уловил моего присутствия: веки были сомкнуты, и глаза под ними лихорадочно петляли. По всему его телу пробегали судороги, учащенно вздымалась грудь, трепетали губы. Но стоило мне коснуться разгоряченного лба, как очи Себастиана разомкнулись и с незамутненной ясностью в меня вгляделись.
— Деон… Эвангел не дал вам выспаться? — спросил он слабым полушепотом.
— Ваше состояние ухудшилось… — молвил я.
— Пожалуй, — согласился Себастиан, тяжко дыша. — Пока я владел собою, недуг не мог мной овладеть… но расслабление спустило его с узды…