Ива подняла мутный взгляд. Старшая сестра указывала вовсе не на восток, как можно было подумать.

— Ой… — прошептала Тензи. — Это ведь пекарь дядя Рубир? Это же… Все наши!

Она изумленно обернулась на сестер.

По улице сплошным потоком шли люди. Они несли с собой топоры и вилы. Обычные жители города, которые больше не могли оставаться в стороне.

Воины отряда, измотанные битвой, лишившиеся командира, растерялись перед лицом новой напасти. Тяжело дыша, опустив мечи, они смотрели на приближающиеся ополчение.

— Вы не тронете наших девочек! — проговорил Рубир, выходя вперед.

Никто не ожидал от добродушного полноватого владельца булочной такой смелости. Мужчины за его спиной сдвинули ряды. Воины переглянулись, и один из них, молодой мужчина, залитый кровью, бросил на землю меч. Следом остальные, кто с охотой, кто помедлив, избавлялись от оружия. Они сдавались.

— Мы… спасены? — тихо произнесла Азалия, точно не веря тому, что говорит.

Рядом всхлипнула Лилия, а потом уже разревелись все маленькие сестры: они плакали от облегчения.

И только Иве было все равно, спасены они или нет. Утро, залитое светом восходящего солнца, померкло в ее глазах. Ее тормошили, целовали, а она смотрела и смотрела на тело, распростертое в пыли.

Медленно и осторожно она освободилась от объятий, поднялась на ноги и начала спускаться по лестнице.

«Нет, нет, нет…» — стучало в голове каждый раз, когда нога касалась ступеньки. «Нет, нет, нет…» — билось о ребра сердце.

Ива открыла дверь, сошла вниз, во двор, и побрела, утопая босыми ногами в мягкой пыли. Все — и жители города, и воины — застыли, глядя на нее, не смея окликнуть или остановить.

Ива встала на колени рядом с Ксандором.

— Ксан…

Ксандор не отвечал, и, как Ива ни гнала эту мысль, она знала, что он не ответит. Закусив губу, она, прилагая все силы, перевернула Ксандора на спину. Руки перепачкались в алом, горячем…

Ксандор смотрел в небо. Его серые глаза были полузакрыты, а на лице отразилось такое спокойствие, будто он наконец находился в мире сам с собой.

Вздрагивая от беззвучных слез — на рыдания уже просто не хватало сил, — Ива оторвала от рубахи лоскут и начала отирать от пыли лицо Ксандора. Из уголка его рта тянулась тонкая струйка крови.

— Какой ты красивый, мой любимый… — шептала она, касаясь кусочком ткани то изогнутых черных бровей, то четко очерченных губ. — Самый лучший…

Краем глаза Ива увидела, что во двор следом за ней выбежали сестры, но встали в отдалении, не мешая. И враги, и друзья — все молчали, тронутые ее горем.