4

Чертыханов помог Казаринову слезть с повозки. Обняв ефрейтора за крепкие плечи, опираясь на костыль-рогатину, полковник медленно приблизился к паперти.

- Думаю, сейчас не до секретов, - обеспокоенно сказал он комиссару Дубровину. - Благоприятный момент упускать нельзя.

- Так точно! - внезапно выкрикнул Чертыханов, подтверждая слова полковника. - Надо крыть дальше, пока неприятель не очухался. А то очухается, навалится всей силой, тогда уж только успевай подставлять бока. А бока у нас и так в синяках.

Сергей Петрович с интересом повернулся к ефрейтору. Прокофий, как бы извиняясь за свое смелое высказывание, тронул ухо широкой ладонью.

- Виноват, товарищ комиссар, - и отступил за мою спину. Сергей Петрович сдержанно похвалил Чертыханова: - Вы правильно заметили. Действовать необходимо. Вон уж и самолеты пожаловали. Низко над церковью проревели три машины, Хлестанули двумя очередями из пулеметов.

Да это ж наши! - крикнул Прокофий. - Что они, очумели?.. - Он выбежал из ограды на площадь.

По улицам, как это часто бывает после бурной и удачной атаки, после захвата населенного пункта, бродили, остывая от возбуждения, бойцы, группами и в одиночку, отыскивали свои отделения, взводы. Самолеты развернулись, чтобы еще раз сыпануть из пулеметов, но все, кто находился на площади, замахали руками, пилотками, закричали, весело чертыхаясь: «По своим ведь бьете, черти!» Летчики, не выстрелив, взмыли вверх, сделали над селом еще один круг - хотели убедиться, не ошиблись ли, - и ушли на восток, недоуменно помахав нам крыльями.

Я понял, что фронт проходит неподалеку, самолеты явно отыскивают и бомбят тылы действующих фашистских дивизий. Летчики, должно быть, никак не ожидали встретить в Лусоси своих.

- Будем идти вместе, - сказал Сергей Петрович, обращаясь к полковнику Казаринову, - под одним командованием…

Последние слова, как я понял, касались меня. Что-то неуловимое, неосознанное задело за самолюбие. Это неуловимое отчетливо прояснилось: почему должен командовать нашей, с таким трудом сколоченной нами группой кто-то другой и станет ли от этого лучше? Момент был решающий. Я вдруг ощутил тяжкую ответственность перед людьми, которых по своей воле собрал воедино, я знал, что они надеялись и верили мне, - и эта ответственность придала мне силу убежденности.

- Свои подразделения, товарищ комиссар, я не отдам никому, - решительно заявил я. - Я знаю, что у вас найдется командир, возможно, и опытней и старше меня по званию. Но положение нашей группы особое, - вопрос идет не о соблюдении субординации, а о сохранении жизни тысячам людей - защитников отечества. Я поклялся с боями вывести их из окружения. И я обязан это сделать. При этом мне даже умереть не позволено. Не считайте меня слишком самонадеянным. Я - это не только я один, но и полковник Казаринов, и политрук Щукин, и лейтенант Стоюнин, и ефрейтор Чертыханов… Мы все принимали клятву.

Чуть откинув голову, комиссар Дубровин смотрел на меня своими черными проницательными глазами; он удивился еще больше, чем тогда, когда я бросал ему свои обвинения и обиды. И этот его удивленный взгляд как бы тихонько восклицал: «Ого, а птенец-то, кажется, довольно плотно оперился…» Сергей Петрович перевел взгляд на Казаринова.

Полковник, сидя на ступеньке, потирал пальцами вдавленный висок, едва приметно улыбался - советы и наставления его пошли впрок.

- Нам надо поддержать его, комиссар, - промолвил полковник. - Пока все идет правильно. Бойцы его любят…