- Вчера прибыли, сегодня сделали вывод: нет никакой надежды, - и бежать? Вы просто устали, мой дорогой. Идите в расположение, успокойтесь, подумайте…
- Я столько думал, что голова разламывается от дум, - с горечью бросил майор, повернулся с неохотой и, ссутулясь, ушел, уводя друзей. Они удалились с уверенностью людей, привыкших к ночным лесам.
- Ну, где же твои разведчики, командир? - опять и уже с большим нетерпением спросил комиссар. - Теперь сам видишь, что невозможно нам сидеть здесь дольше…
- Но и соваться на заведомый разгром тоже - не дело, - возразил ему полковник.
- А таких людей, как эти трое, у нас немного, в этом я убежден, - сказал я. - Подождем еще, товарищ комиссар.
Сергей Петрович вынул из кармана часы, взглянул, поднеся их к самым глазам.
- Я пойду к себе в землянку, скоро подойдут комиссары батальонов. Все труднее приходится поддерживать в людях боевой дух. Понимаете?
Почти всю ночь я провел у капитана Волтузина, - днем его батальон подвергался сильному минометному обстрелу.
- Мой лейтенант, рад вас видеть! - воскликнул Волтузин, встретив меня, и сейчас же подхватил под руку, потянул пройтись с ним. Он не унывал. Голос его осел и поблек только на минуту, когда капитан докладывал о том, что при обстреле четыре человека было ранено и один убит. Но эта минута печали прошла быстро. Волтузин заговорил опять с веселой взволнованностью: - Я все больше и больше убеждаюсь, лейтенант, какая потрясающе прекрасная штука жизнь! На свете ничего нет сильнее жизни. Сколько недругов набрасывается на него со всех сторон и с бомбами, и с пушками, и с танками. Но она стоит. Гордо, красиво, навсегда! И столько в ней разнообразного: солнце, любовь, отвага, крик ребенка, лесная тишина, опасности, атаки, - все это жизнь. И сколько испытаний! Отсутствие соли - испытание, хорошо. Отбить немецкие танки - испытание, хорошо! Все в жизни хорошо, мой лейтенант. Я просто восхищен оттого, что живу на земле! - Он прижал мою руку к своему боку. - Наверно, глупости болтаю, да? Я мало вас вижу, а именно с вами мне приятно поболтать.
Провожая меня, он так же весело и взбудораженно заверил:
- Батальон мой отличный, бойцы один к одному, красавцы! С такими бойцами можно совершить невозможное. Выйдем мы, прорвемся, я не сомневаюсь в этом ни минуты…
Напоследок он таким же веселым тоном сообщил, что майор Ромоданов, старший лейтенант Петенькин и старшина Лаптев в батальон не вернулись.
Занимался рассвет. По пути к штабу меня остановил артиллерист Бурмистров.
- Товарищ лейтенант, скоро ли двинемся? - Он смотрел на меня с надеждой, - Ведь последнее терпение лопнуло, сил нет ждать… Стену своротим - только пустите!..
- Скоро, Бурмистров, скоро, - бодрым голосом сказал я и даже улыбнулся, чтобы успокоить артиллериста, - Вы готовьтесь.
- Мы давно готовы. - Бурмистров уныло побрел к своим пушкам - снова ждать.
«Где же ты, Алексей Петрович? - думал я о Щукине, выходя на поляну. - Хоть как-нибудь дай о себе знать…»
На поляне собралась и оживленно шумела, гоготала беспорядочная людская толпа. Красноармейцы окружили четыре подводы, стоявшие вблизи нашего шалашика. В каждой из повозок - по две пузатые бочки. Среди бойцов я увидел стоявшего на телеге Прокофия Чертыханова, - он, конечно, распоряжался. «Неужели пива приволок?.. - с изумлением подумал я и поспешил к возам. - Этого еще не хватало».
Увидав меня, Чертыханов спрыгнул на землю и подбежал ко мне. Остановился, обдернул, коротенькую, всегда в сборках, гимнастерку, потом уже, широко размахнувшись, занес руку за ухо.
- Разрешите доложить, товарищ лейтенант, задание ваше выполнить не удалось, соли не привезли. Два обоза обшарили. Нету ее, проклятой. Но отбили и привезли заменитель - восемь бочек селедки. Пускай селедку едят. - И отступил в сторону, давая мне пройти.