Теперь кажется совсем не удивительным то обстоятельство, что знаменитый юрист А.Ф. Кони, которого по сей день в России считают не только блестящим специалистом в области уголовного права, но и человеком исключительных профессиональных и нравственных качеств, находясь в различных должностях обер-прокурора и председателя окружного суда, будет отстаивать принципиально противоположные позиции при утверждении приговоров, постановленных в отношении террористки В. Засулич и бытовой убийце О. Палем.
В июне 1887 года, во время одного из своих посещений Ясной Поляны, Анатолий Фёдорович Кони поделился с Львом Николаевичем Толстым своими воспоминаниями ещё об одном, тоже на первый взгляд рядовом деле. В тот период А.Ф. Кони ещё занимал должность прокурора Санкт-Петербургского окружного суда, и в один из приёмных дней к нему обратился молодой человек, обладавший аристократическими манерами и древней фамилией, с жалобой на действия его заместителя, отказавшего ему в передаче письма для содержащейся под стражей Розалии Онни без обязательной в таком случае перлюстрации. Так как товарищ прокурора действовал в соответствии с тюремным уставом и его решение было абсолютно законным, в ходатайстве просителю было отказано. Тогда он предложил Александру Фёдоровичу самому ознакомиться с письмом и передать его адресату. Как выяснилось в ходе разговора, осуждённой была молодая эстонка Розалия, последние несколько лет принадлежавшая к одному из столичных домов терпимости, причём довольно низкого пошиба. По воспоминаниям самого А.Ф. Кони, у неё было обезображено лицо – по всей видимости, из-за перенесённого сифилиса.
Розалии 16 лет – по требованиям Врачебно-полицейского комитета, чьи сотрудники были призваны выявлять заболевших и в случае необходимости лечить проституток, она в силу возраста не может заниматься этим промыслом и, соответственно, иметь «жёлтый» билет со смотровой книжкой. По правилам, легально работать в таком качестве можно было только начиная с 17 лет. Понятно, что были и те, кто игнорировал возрастные ограничения, – таких нелегальных девиц на панели называли «комиссные».
В соответствии с полицейским протоколом Розалия Онни была задержана по обвинению в краже 100 рублей у пьяного клиента, при этом преступница действовала в сговоре с «мадам», содержавшей публичный дом. После непродолжительного следствия все улики были налицо – «комиссная» была осуждена судом присяжных на 4 месяца тюремного заключения. Наказание стандартное – такие приговоры в столице выносятся десятками. Откровенно говоря, это дело просто меркнет по сравнению с жестоким убийством Татьяны Золотовой, ставшей жертвой полицейского насилия и произвола, о котором А.Ф. Кони тоже знал. Куда уж резонансней? Но Анатолию Фёдоровичу было виднее…
В числе присяжных заседателей, отправивших молодую преступницу за решётку, был выпускник Императорского Александровского (бывшего Царскосельского) лицея Иван Фёдорович Трушинский. В своих воспоминаниях И.С. Денисьев – тоже бывший лицеист – упоминает о нём:
Дворянин И.Ф. Трушинский действительно подаёт тюремным властям прошение о разрешении ему брака с осуждённой: как известно, российская интеллигенция всегда страдала комплексом вины за происходящее в обществе, в результате чего у некоторых её представителей выработалась привычка в минуты духовного надрыва совершать необдуманные спонтанные поступки. Как утверждал бессмертный М.Е. Салтыков-Щедрин, им всегда «чего-то хотелось не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать».
В разговоре с И.Ф. Тушинским А.Ф. Кони сообщает ему о возможных последствиях в том случае, если его ходатайство будет удовлетворено. Р. Онни после брака с дворянином должна быть переведена в тюремную камеру для привилегированного сословия, а по мнению прокурора, это только усугубит её положение – среди социально близких ей вороваек и проституток женщине и привычнее, и комфортней. Ну да, конечно… того и гляди начнёт книжки читать!
Но, к большому сожалению, нравственный порыв Трушинского не получил достойного завершения – несчастная женщина к тому моменту уже умерла в тюремной камере от тифа. Так и не удалось ему угробить собственную жизнь во имя высокого идеала…и этот эпатаж молодого, образованного человека из высшего общества, рефлексирующего на несправедливость окружающего его мира, на удивление не был таким уж исключительно редким явлением. Так, Николай Добролюбов – известный литературный критик и публицист, довольно длительное время состоявший в отношениях с проституткой, тоже планировал жениться на ней. По слухам, его друг писатель-демократ Николай Чернышевский, шокированный таким решением, просто запер талантливого литератора в его квартире и не выпускал, пока не получил от него клятвенного обещания отказаться от такого убийственного замысла.
Благодаря такой своеобразной позиции «лидеров общественного мнения» падшая женщина на десятилетия вперёд становится не просто положительной, вечно страдающей, но даже романтической героиней в русской литературе. Её мы находим в повести Николая Гоголя «Невский проспект», романе Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы», у Фёдора Достоевского в «Преступлении и наказании», в повести Александра Куприна «Яма», в рассказах Гаршина «Происшествие» и «Надежда Николаевна», у Антона Чехова в рассказе «Припадок» и, конечно же, в романе Льва Толстого «Воскресение», ставшего практически сразу же европейской сенсацией и переведённого на все европейские языки.
Да, собственно, и персонаж романа «Анна Каренина» – плохой хороший человек Константин Лёвин – тоже ведь выкупает из «дома разврата» Марью Николаевну, с которой потом живёт и которую хочет сделать подругой всей своей жизни. И, конечно, совсем не случайно, что содержанки и проститутки в романе Николая Чернышевского «Что делать?» описаны как исключительно честные и порядочные женщины, как ни парадоксально это прозвучит. Перевоспитавшаяся «жрица любви» Крюкова из швейной мастерской Веры Павловны соединяется с мужчиной только по любви:
Никого из тысяч его преданных читателей абсолютно не смущало, что в данном случае речь идёт о произведении посредственном, написанном в самом неподходящем для этого месте – Петропавловской крепости.
Здесь мы позволим себе некоторое отступление:
В Санкт-Петербурге первые официальные дома терпимости, или бордели, как их называли на французский манер, стали функционировать с 1843 года – после того, как только что образованный Врачебно-полицейский комитет выявил в городе 400 женщин, занимавшихся проституцией, после регистрации они превратились в так называемых поднадзорных, что означало легализацию их прежних занятий. Все «женщины с пониженной социальной ответственностью» получили так называемый «жёлтый билет». Мероприятия проводились по инициативе министра внутренних дел графа Л.А. Перовского, который считал необходимым сосредоточить всех проституток в специальных заведениях. В 1844 году появились правила для содержательниц и обитательниц борделей, просуществовавшие практически без особых изменений почти двадцать лет, когда в «Табель о проституции» внесли дополнения, касавшиеся особых домов свиданий. Основные же положения документа остались без изменений:
– открывать дома терпимости могли лишь женщины не моложе 30 и не старше 60 лет;
– строго запрещалось проживание при хозяйках несовершеннолетних детей;
– в обязанность содержательницы борделя вменялись поддержание санитарного порядка в помещениях, контроль за гигиеной женщин и за отчётной документацией;
Этот документ также предусматривал чёткую формулу расчёта с работницами заведения: три четверти полагалось администрации, одна четверть – девушке.
Однако большинство хозяек петербургских борделей, многие из которых были иностранными подданными (большинство приехали из Германии)[87], оставляли оплату труда на своё усмотрение. М. Кузнецов – один из первых исследователей этого социального явления – писал в 1870 году: «Хозяйки, пользуясь установленным в русском обществе взглядом на публичную женщину, которой это общество отказывало чуть ли не в праве называться человеком, безжалостно обирали этих жертв собственного неведения и ставили их в положение кабальных».