Чаепитие с гробовщиком. Рисунок Пушкина

В эпоху Пушкина на Яузе не остается царских резиденций. Еще при Павле передан военным Екатерининский дворец, при Александре – Лефортовский. Последний дворец, Слободской, отдан Николаем I Ремесленному училищу.

Аристократия и иноземчество вслед за царем переходили в центр города. Их замещали русские мещанство и купечество. Недаром пустоту вокруг перенесенных на Покровку инославных храмов впоследствии заполнят храмы староверов.

Чем шире полагать межи петровской Яузы, тем реже в ней поселена любовь.

Межа петровского Лефортова с Таганкой пролегает по ручью (оврагу) Золотой Рожок, впадающему в Яузу выше Андроникова монастыря.

Межу петровских Басманных улиц и петровского Горохового Поля с периферией Малого Арбатца, Сыромятниками, образует речка Черногрязка, также впадающая в Яузу и также давно невидимая под землей. Сегодня от Горохового Поля к ее черте выходит парк усадьбы Разумовского, от Сыромятников – старинные заводы, Газгольдерный и Винный.

Если в Сыромятниках Малый Арбатец выступает за круг Садового кольца, то севернее Покровки, наоборот, петровская Яуза вступает в круг вместе с истоком Черногрязки. Здесь петровское, пожалуй, забирает Харитоньевские переулки – часть Огородной слободы, дальнюю часть Мясницкой улицы и переулки от Мясницкой к Сретенке, где брал начало следующий яузский приток, ручей Ольховец.

Переулки по сторонам Сретенки зеркальны друг другу и застроены тождественно; между тем, это два мира – правый сток Яузы и левый сток Неглинной. Сретенка держится на грани между ними. Так же держалась Сухарева башня в перспективе Сретенки и отворявшаяся башней 1-я Мещанская.

Бассейн средней Яузы на плане Москвы Мичурина. 1739. Фрагмент. Из огромного Красного пруда вытекает Чечера, в нее впадает Ольховец. Черногрязка не показана. У нижнего края в Яузу впадает Золотой Рожок

Слобода XVII века, давшая имя четырем Мещанским улицам, была заселена переведенцами из Белой Руси, то есть поначалу приобщена к пространству московского иного, новизны и контртрадиции. И Сухарева башня с ее петровским ореолом, с легендами о графе Брюсе, с ратушной архитектурой недаром выросла где выросла. Так; но к бассейну Яузы отходит лишь восточный край Мещанской слободы. Кварталы западнее 1-й Мещанской улицы дарят свое иное бассейну верхнего течения Неглинной, о котором речь впереди.

Яуза на водораздельном гребне оканчивается с такой определенностью, что Петропавловская церковь, стоявшая на левой стороне 1-й Мещанской (место сквера к северу от дома № 11), была известна не по этому типично яузскому посвящению главного престола, а по приделу Адриана и Натальи.

Что до графа Брюса, то он владел двором на четной стороне 1-й Мещанской (№ 34). Двор не был главным у него и оставался незастроен.

Странноприимный дом

К водоразделу Сухаревской площади средняя Яуза подбита не только снесенной башней (ее «семиэтажной пустотой», по выражению Андрея Балдина), но и подковой Странноприимного дома.

Земля Странноприимного отчетливо наклонена в долину Ольховца. Впрочем, в отсутствие семиэтажной башни купол дома смотрит новой, смещенной вехой яузского пограничья. Сквер на оси Странноприимного участвовал в проектах воссоздания, то есть смещения, Сухаревой башни.

Вид Сухаревой башни и Странноприимного дома графа Шереметева. Фрагмент «Плана Столичного города Москвы». 1825

Участок дома назывался некогда Черкасским огородом. Из названия понятно, как он достался Шереметевым.

Москва убеждена: Странноприимный дом – мемориал Параши Жемчуговой, шереметевской любви. Граф Николай Петрович ничего подобного не говорил и не писал, но колоннада полукругом, спроектированная Кваренги после смерти графини Прасковьи Шереметевой, считается и выглядит мемориальной.

Новая басманная философия

На Новой Басманной (в сохранившемся, как оказалось, восточном, левом флигеле усадьбы Левашовых, № 20) тянулась одинокая история Чаадаева, писавшего свои письма «из Некрополя», из города мертвых. Его любили Авдотья Сергеевна Норова, погребенная рядом с ним в некрополе Донского монастыря, и Екатерина Дмитриевна Панова, адресат «Философических писем».

Чаадаев в тоге. Рисунок Эммануила Дмитриева-Мамонова

Но Чаадаев отвечал на любовь философией. Это позднеяузский ответ.