Он вздохнул и налил себе кофе, чтобы запить завтрак, хотя ел так же машинально, как и она, не чувствуя вкуса.

– Признаю, когда твой дед по материнской линии рассказал мне правду о твоем происхождении, я усмотрел в их с лордом Лорейном сговоре лишь заботу о твоем будущем и возможность восстановить линию наследия. Мне и в голову не приходило, что ты не знала, кто на самом деле твой отец, пока я не рассказал тебе об этом. Ничего удивительного, что ты не защищалась в ответ на мои дикие обвинения – должно быть, мои слова потрясли тебя до глубины души… а уж мои комментарии тебя просто ошеломили. Тогда я предпочитал не думать; мне вдруг показалось, что меня использовали как племенного жеребца, который должен покрыть кобылу… и вот я, твой гордый муж и возлюбленный, в бешенстве примчался домой и обвинил тебя в страшных преступлениях. И позже, остыв, я усугубил дело, не отказавшись от своих обвинений, хотя и понимал, что не имею права ни в чем тебя обвинять. Ты ведь не знала, что они задумали! Я никогда не ставил себя на твое место. Что ты должна была почувствовать, узнав, кто твой настоящий отец, от молодого взбешенного идиота? Именно тогда наш брак дал трещину. Трещина разошлась и погубила все, что у нас было… Нет, я сам все погубил просто потому, что гордыня и высокомерие помешали мне признать свою неправоту, – мрачно закончил он.

– Тогда ты был очень молод.

Калли удивилась, услышав собственный голос. Неужели она его оправдывает? В то время его поступок казался ей непростительным, однако теперь она прекрасно его понимала. В самом деле, в восемнадцать лет Гидеон был совсем мальчишкой. Как он, должно быть, мучился, не зная, не вышла ли его жена за него только для того, чтобы дать Рейне законного наследника, в котором поместье так нуждалось. Три законных сына сэра Уэндовера Лорейна к тому времени уже умерли от лихорадки или погибли на войне, а единственный сын тогдашнего лорда Лорейна, ее отец, скончался так давно, что она его и не помнила. Почему же сэр Уэндовер по-прежнему отказывался признать, что младший сын на самом деле не от него, а от другого? Гордыня… Гордыня не давала ожесточившемуся старику публично признать правду.

Гидеон унаследовал огромное состояние и большой старый дом, который не был ему нужен; он считал, что получил наследство незаслуженно. А Калли оказалась последней представительницей рода Лорейн… и тоже «не совсем настоящей».

– Ты была еще моложе, – возразил он, – и уже носила под сердцем нашего ребенка. То, что я сделал, непростительно! Я не имел права набрасываться на тебя, пусть даже в истории, в которой я себя убедил для самооправдания, имелась доля истины. Видишь ли, больше всего я боялся, что ты не любила меня на самом деле.

– Почему? – Она улыбнулась, вспоминая красивого мечтательного юношу, каким он был в восемнадцать лет. Правда, он обладал твердым характером, что стало ясно лишь впоследствии.

– Потому что я недостоин любви. Всю жизнь отец поносил меня, как причину того, что он вынужден был жениться на моей матери. Он то называл ее самодовольной ханжой, то шлюхой, потому что она позволила ему себя соблазнить. Одному небу известно, каким он умел быть очаровательным, если что-то хотел, а у нее была репутация слишком правильной особы… она была наивной и обеспеченной молодой женщиной, которая поверила ему, когда он сказал, что любит ее. Она гораздо реже него вспоминала, что ее обманом заставили выйти замуж, жить в вынужденном браке, потому что должен был родиться я… Сомневаюсь, что даже сегодня она могла бы, не кривя душой, сказать, что любит меня. После того как дед снова забрал ее под свое крыло, мы с ней видимся всего один или два раза в год, но пока нам с ней так и не удалось полюбить друг друга.

Воспоминания о его мрачном, унылом детстве, лишенном любви, разрывали ей сердце. Да как они посмели обвинять друг друга, когда он был страдающей стороной? Эсмонд Лорейн, соблазнивший дочь епископа, на которой другие не пожелали жениться, поступил отвратительно. С другой стороны, дочь епископа уступила добровольно, а согласия Гидеона вообще никто не спрашивал. Он не поверит ей, если сейчас она начнет его защищать, потому что и она отвергла его любовь. Несмотря на все веские доводы, которые, как ей тогда казалось, у нее имелись, трудно представить, сколько вреда она причинила, выбрав путь наименьшего сопротивления! Да, гораздо проще вытеснить отчаяние и боль из своей жизни и продолжать жить без него, чем попробовать наладить отношения. Но теперь ничто уже не поможет, ничто не убедит его в том, что он вполне достоин любви и уважения… И ведь он в самом деле предал ее в то время, когда ей было труднее всего.

– Гидеон, в твоем изображении я получаюсь такой кроткой и мягкой… как будто я сидела и тихо плакала все время, что ты обвинял меня в том, что я женила тебя на себе колдовскими уловками, – укоризненно произнесла она.

– Да уж, ты не молчала… извергалась, как небольшой вулкан, верно? – Он кивнул, вспоминая их яростные перебранки и то, как они потом мирились.

– И еще извергнусь, если ты не будешь осторожнее. – Калли вызывающе подняла подбородок. Хотя с тех пор, как они расстались, она ведет монашеское существование, пусть не думает, что она тряпка, о которую можно вытирать ноги!

– Вот и хорошо, потому что другую тебя я бы не потерпел. – У него на лице появилась мальчишеская улыбка, от которой у нее внутри что-то дрогнуло.

– Значит, нет никакой нужды меняться, – сказала она.

Неужели она в глубине души уже согласна на то, что может (если он хорошенько попросит) согласиться начать все сначала?! Нет, она не хочет быть удобной женой, наряженной и надушенной, готовой угождать своему господину и повелителю в брачной постели и производить на свет законных наследников! Если они в самом деле снова будут жить вместе, они должны быть равноправными партнерами. Однако он выглядел таким самодостаточным, словно уже ни в ком не нуждался, и меньше всего в жене, которая хочет требовать место в каждой сфере его жизни, куда ей удастся проникнуть.

– Что случится с Рейной, если мы по-прежнему будем жить врозь? – отрывисто спросила она. Ей стало горько при мысли о том, что придется жить с ним ради огромного наследства; даже холодный чай не смыл горечь во рту. – По-моему, тебя признают наследником и без меня.

– Возможно, я наследник по закону, но настоящая наследница – ты.

– Но ты любишь Рейну, и никто, кроме тебя, не сумеет содержать поместье так, как ты.

– Ты могла бы, если бы захотела.

– В суде меня просто высмеют. Я твоя жена, поэтому все, что мое, – твое.