– Что подходит одному, милый Гидеон… – ответила она, и ее голос мило затих.

– Не играй с огнем, – сурово предупредил он.

– Вчера я уже сказала, что у меня нет любовника.

– Да, сказала. Из-за какой же страшной тайны, женушка, у тебя такой виноватый вид?

– Вовсе не виноватый, – уклончиво ответила она, гадая, можно ли доверять ему настолько, чтобы признаться, в чем дело, и не обидит ли это его – разумеется, нет! Нет, ему вовсе не нужно было знать самые потаенные тайны, скрытые в глубинах ее души.

– Тогда что с тобой?

– Мне стыдно из-за моей неверности, – призналась она наконец.

– Ты мне изменила? – Он не ожидал, что она встретит его с распростертыми объятиями, поэтому он не имеет права жаловаться, что она не считает его достойным верности.

– Тебя здесь не было, и я не могла быть тебе неверной, – объяснила она, как будто ее слова проливали свет на все.

– Да, не было. Значит, именно эту страшную тайну ты так долго скрывала? – проворчал он, гадая, не ошибался ли он все же относительно ее тетки. Может быть, миссис Бартл вовсе не прячет где-то связку его писем и писем Калли. Может быть, она получила его письма и нашла их настолько отвратительными и постыдными, что легче было притвориться, будто никаких писем нет вовсе.

– Я пишу книги, – призналась Калли с таким видом, будто совершила грех, равный отравлению послов или укрывательству преступников.

– Правда? – удивился он, немедленно испытав гордость за нее. – Может быть, я уже слышал о тебе?

– Пока нет, я веду переписку с одним джентльменом, который говорит, что мой труд почти готов к публикации. Сейчас, правда, мне мешают тетка и муж.

– Значит, вот куда ты направлялась вчера?

– Да, я переписываюсь под вымышленным именем, поскольку тетя Серафина не одобряет женщин-романисток. Я мечтаю жить самостоятельно и преподавать только день или два в неделю. Подозреваю, что тете Серафине очень не понравится, если моя мечта сбудется. Поэтому я забираю его письма на почте и отправляю свои без ее ведома.

– А ты темная лошадка, моя Калли, – заметил Гидеон, вздохнув с облегчением.

По крайней мере, у этих писем больше шансов дойти до адресата, чем у тех, которые она доверяла тетке.

Конечно, он с самого начала знал, где она поселилась, да Калли и не особенно таилась. Только назвалась девичьей фамилией. Он должен был посылать ей письма с курьером и настоять, чтобы тот передавал их только в ее собственные руки, но и его, как всех остальных, обманула напускная честность миссис Бартл. После того как Калли написала, что ненавидит его и больше всего хочет никогда не видеться с ним, он упал духом, и его письма превратились в отчаянные мольбы, чтобы она его выслушала. Он заверял ее в своей невиновности, но она ему не верила… А может быть, Калли вовсе и не писала то письмо? Он вдруг подумал: преподобный Соммерс гораздо лучше воспитал внучку, чем дочерей. Не потому ли он учил Калли так, словно она была мальчиком, а не девочкой? Может быть, этот добрый и умный человек понял, какие ошибки совершил в воспитании дочерей, и постарался передать Калли свои нравственные принципы, не поручая воспитание гувернантке, которая могла лишь научить ее тому, что пристало настоящей леди. Подобные уроки не имеют никакой практической ценности и почти не представляют интереса для девушки с таким пытливым умом.

– Ты в самом деле не возражаешь? – спросила она, как будто ожидала сомнения или вспышки гнева с его стороны.

– Нет, с какой стати мне возражать? А после того, как ты сообщила, что я не имею права обижаться на все, что бы ты ни делала, я вообще удивляюсь, что мои чувства хоть что-то для тебя значат.