Книги

О лебединых крыльях, котах и чудесах

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кошки что, – отмахивается Вася, – кошки дуры. Перебивают только.

Ужик лежит у него на коленях, острым подбородком уткнувшись в Васину ладонь.

– Про реку вот ему рассказывал. – Вася почесывает ужу загривок. – Про труп врага. Ну, который мимо плывет. Пока не проплыл, из реки пить можно было. А проплыл – и все, хана. Испортил водопой, гнида, лучше б не подыхал, от живого вреда меньше. А чего смеешься-то? Чего смеешься! Не, ну ты хуже кошки.

Ужик молча крутит головой. Возле скамейки толпятся старые седые одуванчики. Ветер шевелит желтую стружку березовых листьев.

– Я его яйцом кормлю, – говорит Вася. – Яйцо он уважает. Как думаешь, он зиму переживет?

– Переживет, – говорю. – Заныкается под домом и проспит до весны.

– Вот и мне бы, – говорит Вася, – заныкаться и до весны.

С веток боярышника воробьи стреляют ягоды, как мальчишки сигареты у прохожих – с опаской и восхищением от собственной дерзости. Над соседской баней шерстяной столб дыма, такой густой, что из него можно прясть кудель.

– Что-то ты редко приезжаешь, – говорит Вася. – С кем мне про Ваську разговаривать?

– Да здесь полно народу, – говорю. – Найдешь, кому про ужа рассказать.

– Сказать-то есть кому, – говорит Вася. – Сказать всегда есть кому. Поделиться не с кем.

Сливы

– Вася! – говорю я. – Где секатор?

Накануне мы сражались с терновником. Куст этот озверевший прет на Васин огород. У куста щупальца, как у Ктулху, у него в подбрюшье сухие кишки крепко сросшихся веток. По ночам из его зарослей раздается странный хруст, вызывающий в воображении неприятный образ сработавшей мышеловки. Птица падает замертво, пролетая над ним, и ни костей потом не найти, ни перьев.

А мы были воины света. Поющие в терновнике – вот кто были мы с Василием и орали боевую песню «Мы лед под ногами майора».

Но нынче второй день битвы. А секатора с ручками, обмотанными изолентой, нигде нет.

– Вася! – говорю я. – Где секатор?

– За погребицей посмотри, – пыхтит Вася, оттаскивая в сторону кучу веток.

Я иду за погребицу и там, на широком березовом кругляше, который иногда служит обеденным столом, вижу секатор с изолентовыми ручками, а рядом с ним два желтых, цвета воска, человеческих пальца.

Некоторое время я просто стою и смотрю на них.